Когда Ансип был еще совсем маленький, то уже тогда он был чрезвычайно наблюдательный мальчик. Шустрый такой он был октябренок, и весьма сообразительный. Себе на уме.
Замрет, бывало, у какого-нибудь ничем не примечательного объекта, из открытого рта струйку слюны пустивши, стоит, в носу рассеянно ковыряет. Некоторые, которым его в эти высокие моменты узреть повезло, вздыхали и, головами горестно покачивая, родителей этого болезного малыша жалели. Просто не замечали они, какой взгляд-то у отрока пытливый, весь такой из себя мыслью затуманенный. Не по детски рассудительный. Не понимали, что лучше им себя пожалеть, памятуя, что ребенок-то рано или поздно вырастет, станет большим начальником, и на них точно так же смотреть будет.
Но сейчас — не об этом. А о той любознательности, с которой этот несуразный, по первому впечатлению, октябренок фиксировал и систематизировал явления природы. Занимаясь этим делом практически беспрерывно.
Вот, например, заметил однажды маленький Ансип кое-что, связывающее поведение ласточек и погоду. То есть это не он, разумеется, придумал эту примету, что, мол, если ласточки высоко в небе свои пируэты выписывают, то быть хорошей погоде, а если над самой землей носятся — жди дождя. Нет, это ему бабушка на такую закономерность глаза открыла. Крошка Ансип совсем другое открытие сделал.