«Осколки» были написаны очень давно в ответ на просьбу одного издательства рассказать о своем видении 80-х в Нарве и Эстонии. Когда оказалось, что к политике эти заметки не имеют никакого отношения, публикация не состоялась. А сегодня, разгребая архив, я их обнаружил. И, может, кому-то еще будет интересно вспомнить то время.
1984 год, общежитие ТГУ, Тартуского, тогда еще – Государственного Университета. Лежу на своей кровати с книжкой. Открывается дверь, в проеме – неизвестный мне парень. Ищет Стальнухина.
Признаюсь, не вставая, что это я. Чего надо-то? В ответ он представляется старшим лейтенантом КГБ и пихает мне под нос «корочки». Предлагает сдать книгу Солженицына, которая, по имеющейся у него достоверной информации, находится у меня.
На дворе – 84-ый, год Оруэлла, тогда еще тоже запрещенного, и КГБ пока в полной силе. Но мне наплевать. Несколько месяцев назад, отслужив – день в день — ровно два года я демобилизовался. Меня уже не напугаешь эксматрикуляцией и призывным пунктом, свои три пары сапог я сносил и 14 с половиной килограмм армейского масла съел, дедовщину пережил. Книга же ценная, она до сих пор в моей библиотеке на почетном месте – самое первое издание «Одного дня Ивана Денисовича». Посылаю парня куда подальше. Он уходит.
Чуть позже приходит понимание, что что-то, наверное, меняется в нашей жизни, потому что никаких последствий это соприкосновение с человеком из «конторы», пусть оно и было по касательной, не влечет. Но это позже.
Пока же всё по-прежнему: тот же ассортимент товаров в магазинах, те же, практически, цены.
У сельхозакадемии – там же, в Тарту, прямо под скульптурой Ленина, меня останавливает пожилой грузин, явно приезжий. «Слушай, генацвале, — обращается он ко мне и видно, что я уже не первый, к кому он подходит. – Ты где эти штаны взял?» И показывает на мои, первые в жизни, джинсы фирмы «Montana». «Купил», — признаюсь я. «Где?» — загорается грузин. Задумываюсь. Ну как объяснить в двух словах человеку всю глубину и всеохватность местных товарно-денежных отношений? Он смотрит на мои мучения и в сердцах выпаливает: «Вах! Ну что ты скажешь? Слюшай – все в джинсах, и никто не может сказать, где их взял!»
Рождается старший сын, Антон. В регистратуре нарвского роддома мне сообщают – 50 сантиметров, 4 600 грамм. Ровно.
Пугаюсь и спрашиваю у медсестры: «Такой маленький?! Это нормально?» Она смотрит на меня как на полного психа, смеется.
Отправляюсь снимать напряжение в Торговый Центр. Он только что открылся, но с самого утра уже можно взять вина на разлив. Его тут наливают в стакан, из высокой колбы, как сок. Яблочный, кстати, в соседней колбе – 12 копеек, томатный – 10. И тут же, на прилавке, кружка с солью и ложки для ее размешивания, в бурого цвета жидкости. Соль и ложка – бесплатно.
До горбачовского «сухого закона» — меньше года. Откуда-то всем будет известно, что его введут после 9-го мая. То есть дадут ветеранам отметить День Победы – и закрутят вентиль. Поэтому месяц до праздника каждый день по Нарве носятся эскорты множества свадеб. Перспектива жениться под сливовый сок народ не греет.
А это уже Таллинн. Kaubamaja, центральный универмаг, отдел телевизоров. На всех экранах – новый генсек. Какой-то непривычно живой по сравнению с предыдущими. И говорит странно, мы такого еще не слышали. «Ускорение, перестройка…» А люди стоят в отделе электротехники – слушают. Русские, эстонцы… Молча стоят и слушают, потому что ощущение близких перемен всё сильнее, но что делать каждому в отдельности – неясно.
Я работаю на Кренгольмской Мануфактуре. Сначала – поммастера, потом – съемщиком суровья, а проще говоря – грузчиком. Раз в полгода выдают новую спецодежду и рукава рубахи лопаются, когда сгибаю руки и напрягаю бицепсы.
Вокруг – поммастера, рабочая элита. Потрясающее от них исходит излучение. Это чувство собственного достоинства, основанное на ощущении своей нужности. Ни до, ни после не видел я в таком количестве абсолютно самодостаточных людей…
Алексей, поммастер, к которому я определен на два месяца учеником, самый, наверное, молчаливый человек на свете. Он дарит мне первую принадлежность поммастера – сверхпрочную самодельную отвертку из веретена, которой, как после выяснилось, легко пробиваются дыры даже в бетонных стенах. А используя ее как рычаг, можно приподнять «Запорожец». Знаю, потому что сам пробовал. Она жива до сих пор, эта отвертка.
Через месяц мастер смены, микробиолог по образованию, начинает меня ставить на подмену за взявших отгул или заболевших поммастеров. Ткачихи ругаются – я еще не могу работать на полном комплекте станков в нужном им темпе. Зато когда подменяю загулявшего съемщика суровья – проблем нет. Наводит на мысли.
Живем в двухкомнатной коммунальной квартире. В очередь на получение жилья нас не ставят, потому что на троих приходится 19,3 метра, а это больше нормы в шесть метров на человека.
Соседка – тихая аккуратная женщина, но ее сожитель – не то узбек, не то таджик со слишком сложным для окружающих именем, по каковой причине отзывается на Сергея – он тот еще кадр. Там, где он гуляет, три года трава не растет.
Однажды прихожу с вечерней смены, около двенадцати вечера. Все спят, а мне что-то не хочется. Решаю сделать косметический блиц-ремонт в общей ванной: душа горит проверить импортную корабельную белую краску, банкой которой поделился со мной отчим, тогда – моряк. Он утверждает, что она сохнет за пару часов. Верится в подобное чудо с трудом, потому что эмаль, которой мы красили полы, сохла три дня – да и этот срок ни от чего не гарантировал, поэтому пару раз, по совету опытных людей, мыли полы слабым раствором уксуса.
А еще у меня есть пакетик красного пигмента, утянутый с Отделочной фабрики одним моим приятелем. Развожу его в краске, крашу стены в ярко-розовый цвет. Красота! И даже запаха нет. Но чего-то не хватает… И тогда остатками белой краски, через вырезанный из картонки трафарет, наношу на действительно очень быстро высохшие стены белые кругляшки. И, впечатленный результатом, иду спать.
Утром все – думаю, и в соседних квартирах тоже – просыпаются от истошного визга. Выскакиваю в коридор. Там, на пороге ванной, стоит, издавая неприличной громкости и тональности звуки, сожитель соседки, Сергей. Он закрыл лицо руками и постепенно вроде как успокаивается. Но вот Сергей медленно опускает руки, трогает ими сухие стены, открывает глаза, снова видит этот розовый в белый горошек ужас – и опять начинает верещать, как свинья под трактором.
Спустя некоторое время выясняется, что с вечера он хорошо поддал, но отлично помнил, что стены в ванной были, как уже много лет, грязно-бирюзовые. Увиденное утром навело его на мысли о внезапно нагрянувшей «белой горячке», что и вызвало истерику. Странно, но именно это происшествие как-то пришибло Сергея, сделало его гораздо скромнее в быту даже в совершенно упитом состоянии.
Он, простой водитель, знал имена всех генсеков всех коммунистических партий мира. До сих пор не пойму, зачем ему это было нужно…
Продолжение следует
Оставьте первый коментарий