Перейти к содержимому

Русский роман (19)

Выбрать часть: (01) | (02) | (03) | (04) | (05)
(06) | (07) | (08) | (09) | (10)
(11) | (12) | (13) | (14) | (15)
(16) | (17) | (18) | (19) | (20)
(21) | (22) | (23) | (24) | (25)

Г Л А В А ХХХVI

Ходжа Насреддин и леопарды

Организационный комитет по устройству в Родимове компании для строительства моста собрался поздним вечером. Последним, в сопровождении Архипа, в небольшой особняк рядом со съезжей заявился Дюфарж, который сперва перемолвился несколькими словами с охранявшим входную дверь Антоном.

— Давно ждут?

— Как к вечерне колокола ударили, так сразу прибыл Георгий Сергеич, — вполголоса доложил тот. — А господин кассир сегодня еще никуда и не выходил.

— Что делают?

— Известно – молчат. В шахматы играют.

— В шахматы? – поразился Владимир Андреевич.

— Во-во, я и сам подумал, что подозрительно это. И казенку кушают.

— Может, знаешь, по какой причине?

— А как же, знаю, — пожал могучими плечами кучер. – Рому нигде не было – вот и водка пригодилась.

Владимир, оставив у входа Архипа, в сопровождении Антона поднялся на второй этаж, где в большой зале уже ожидали его Георгий Сергеевич и Ассириец. На столе кассира, действительно, расставлены были на шахматной доске фигуры, и белыми, со стороны Адама Войцеховича, уже был сделан первый ход королевской пешкой; но черные в ответ никакого движения не произвели.

— Что за срочность? – поздоровавшись, по обыкновению спокойным голосом задал вопрос Владимир Андреевич. Он снял очки с синими стеклами и постучал своей тростью по сейфу, отчего кассир поморщился. – Я полагал, что у нас все наперед расписано: через неделю, в ночь на субботу мы эту коробку от денег освободим, их поделим и отправимся восвояси.

Подойдя к столу, Владимир сделал ход черной пешкой и сел напротив Адама.

— Третьего дня я усадил за работу двух вами из Варшавы выписанных проектировщиков. Сейчас даже себе самому не могу объяснить, как я это сделал. Хотя они больше спрашивали, я же с ними соглашался – сам не знаю с чем. Адам Войцехович, они к вам ближе, будьте добры, уж поинтересуйтесь при случае, чем они занимаются.

Владимир повернулся к вахт-министру:

— Потом отправился в последний вояж, по рижскому тракту. Я свое сделал и по четыре смены коней на трех дорогах нас уже ждут. Так в чем надобность лишний раз собираться?

Ассириец выдвинул вперед еще одну пешку и печально хмыкнул:

— Всё как обычно. Когда кажется, что до цели осталось всего ничего, рукой достать – вдруг натыкаешься на преграду.

Кассир с грустью кивнул на Георгия Сергеевича.

— Наш вахт-министр сегодня узнал то, что его потрясло. И желает нас оставить. Менее чем за десять дней до закрытия этой замечательной конторки, — с некоторой грустью он посмотрел по сторонам. — Jezus Maria! Только стала жизнь налаживаться…

Адам Войцехович обхватил голову руками:

— Еще никогда не доводилось мне добывать столько денег с такой приятностию во всем. И на тебе!..

Владимир Андреевич стянул с головы седой парик, оторвал бороду и усы. Походил конем.

— Не могу не согласиться. Очень легко всё оказалось. Когда не только мы — когда все лиходеи поймут, как просто грабить, используя не пистолет или кистень, а бумагу, то почти все они переместятся в банковскую сферу.

Он встал и положил парик на столик при зеркале:

— Самое неудобное оказалось ходить в этом клоунском виде. Кстати, Адам Войцехович, а не побриться ли вам? Я на эту вашу бороду без смеха смотреть не могу. А нам, насколько понимаю, предстоит серьезный разговор.

— В свете изменившихся обстоятельств мне сегодня еще в город придется выйти. А клеить бороду по два раза в день весьма утомительно. Так что с вашего позволения…

— Дело ваше. Георгий Сергеевич, так что такого срочного произошло?

Вахт-министр не отозвался, вместо него заговорил, придав своей речи восточный акцент, Ассириец:

— Однажды бухарский эмир, которому было к тому времени тридцать лет, но уже имел он славу толкового правителя, решил отправить Ходжу Насреддина…

— Адам, — обратился к нему Владимир Андреевич, — эти ваши бухарские истории бывают иногда коротки, но сегодня, похоже, не самый удачный мой день. А я с дороги; как только до «Бристоля» добрался, так сразу же вручили мне записку сюда прибыть. Сейчас бы, кажется, и эти шахматные фигурки сгрыз бы. За день и маковой росинки во рту не было…

Ему тут же было пододвинуто почти нетронутое блюдо с вареными раками, Антона же отрядили в ближайшую ресторацию с заказом. Глядя, как Владимир отрывает у рака хвост, а затем разламывает его ярко-красную броню, Адам вывел с первой линии слона и продолжил:

— Так вот, эмир решил отправить Насреддина с посольством к неверным.

«Посмотри, как у них там устроены дороги, — скучным голосом сказал эмир, бросая куски сырого мяса своим любимцам, ручным леопардам. – И запомни, где в их землях поставлены крепости и какой системы в них пушки».

За пределами огромного ковра извивались под бесконечную мелодию пастушьих рожков и дутаров с шелковыми струнами обнаженные танцовщицы, большегрудые и широкобедрые, но повелитель Бухары даже не смотрел в их сторону. Самому-то Насреддину больше нравились танцовщицы, чем кошки, и будь он на месте великого эмира, то ого-го!.. Но кто он такой, чтобы указывать правителю?

«Зачем?» — спросил Ходжа, наблюдая, как эмир любуется бродящими вокруг трона грациозными созданиями.

«После сбора урожая я отправлю к неверным наших богатырей — и расширю свое могущество на их земли», — не стал скрывать от мудреца своих намерений эмир.

«Это понятно, — кивнул Насреддин. – Но – зачем?»

«Как это – зачем? – оторопел эмир. И всякий на его месте изумился бы такому глупому вопросу. – Разве не в том состоит предназначение всякого благородного мужа, чтобы раздвигать границы своих владений, складывать холмы из вражеских голов и иметь столько золота, сколько его есть во всем мире? Разве не в этом счастье?»

Сам он при этом ласково погладил леопардиху, что подошла к нему, держа в зубах своего детеныша. Большая пятнистая кошка на это заурчала и Ходже показалось, что эмир едва не замурлыкал в ответ, — негромко рассказывал Адам Войцехович.

Владимир взялся за ферзя, но кассир вдруг повел рукой, повалив свои фигуры:

— Сдаюсь.

— Кажется, сегодня вам интереснее Ходжа Насреддин, чем победа в этой игре.

Ассириец не стал спорить.

— Ишак ищет свою ослицу и ее найти – главное стремление для него, подумал Ходжа, всё прочее не имеет значения. Ему нужна она любая! И пусть на сторонний взгляд первая же встреченная им ослица уродлива, это для ишака не важно. Он, да будет милосерден к нему аллах, точно знает, что прекраснее ее нет на свете никого. Именно с нею желает он продолжить свой ослиный род.

Гриф, вонючий падальщик, тоскует по такой же безобразной птице. Черная красноглазая крыса ищет такую же длиннохвостую прелестницу. И только человек зачем-то создан так сложно, что сам иногда не понимает, чего ему надобно. Даже когда у него, на сторонний взгляд, есть всё, он остается в поиске смутных видений своей фантазии.

Бедняга, глядя на повелителя, думал Ходжа.

Он был мудрец не потому, что много знал – таких умников в мире хоть отбавляй. И не потому, что умел вынести пользу для себя из любой ситуации – интриганов на свете еще больше. Насреддина полагали мудрецом, потому что он понимал природу человека и не боялся задаваться самыми простыми вопросами, этой природой обусловленными.

И Ходжа Насреддин сказал:

«Ты задал такой трудный вопрос, о мудрейший, что я не могу на него ответить сразу. В чем счастье? Дай мне несколько дней на раздумье».

С этими словами Ходжа удалился из Бухары и довольно долго бродил неведомо где.

Когда он вернулся, эмир кипел от нетерпения:

«Ну, нашел ты ответ? Рассказывай!»

«Могу показать», — кротко предложил Насреддин. И повел эмира за собой.

Они, переодевшись в погонщиков, выскользнули из дворца; обошли караулы – которые были предупреждены и бдительно смотрели в сторону, противоположную избранному Ходжой пути. Затем они покинули Бухару, прошли по каменистой дороге сорок тысяч шагов – и на всем этом протяжении Ходжа развлекал эмира назидательными историями. В конце пути они провели ночь в чайхане – и, выйдя затемно, ранним утром оказались в крохотном селении, после которого уже не было засеянных полей, одна только каменистая пустыня.

Деревня была нищей, и даже самый богатый дом в ней был слеплен из палок и глины. Но при каждом владении был сад, полный вызревающих инжира и хрустящей айвы, вишни и ароматных лимонов. К одному из этих райских садов привел Ходжа своего повелителя. И оттуда, из тенистого сумрака, донеслось до их ушей пение, сплетающееся с едва слышным серебристым журчанием ручья.

Насреддин посмотрел на поднимающееся над далекими горами солнце – к этому времени исправные дехкане и их семьи уже заканчивают связанные с поливом садов и полей работы. И он сказал:

«Зайди в этот сад, повелитель. Иди один, ибо не достоин я откровения, предназначенного только тебе».

Молодой эмир вошел в тень высоких орехов и прокрался к роднику, на звук воды. Там он…

Кассир замолчал и с немым вопросом в глазах уставился на Владимира Андреевича. Тот лишь рукой махнул:

— Зная вас, Адам Войцехович, о дальнейшем догадаться несложно. Вы ведь известный сердцеед! Полагаю, блистательный эмир увидел барышню.

Адам несколько разочарованно кивнул. Но голос его стал глубоким, проникновенным:

— Да, он узрел обнаженную девушку.

Ассириец прикрыл глаза.

— Блеск ее кожи, вобравшей в себя жар и страсть южного солнца, напомнил ему бархатистое сияние шкур его любимых леопардов, и точно так же, как у его любимой леопардихи, перекатывались под ней мышцы. Сама кожа была покрыта крохотными бесцветными волосками, в которых запутывались солнечные лучи, придававшие ей золотое свечение. На спине, на ладонь ниже ребер, были ямки, от вида которых эмира свело судорогой. Ноги этой деревенской красотки равнялись длиной всему остальному телу, были стройны и мускулисты; в них была сразу видны сила и нежность. И всесильному эмиру стало окончательно дурно, в глазах потемнело и он едва смог дышать, когда эта дочь дехканина повернулась к нему лицом, показав свои раскосые глаза над высокими скулами.

Кассир смотрел за спину Владимира так, словно видел там эту девчонку из окрестностей Бухары, и Владимир Андреевич едва удержался от того, чтобы обернуться.

— Движения ее были по-кошачьи плавны и, невзирая на худобу, исполнены силы. Ни один разумный человек не оценил бы ее более красивой, чем любая из придворных танцовщиц, но эмир к тому времени уже лишился разума: перед ним наяву оказалось воплощение леопарда в человеческом теле. И он влюбился с первого взгляда.

Адам Воцехович посмотрел на салфетку, в недавнее время в этом особняке появившуюся; ныне она покрывала сейф. По ткани, как было ему известно, змеилась вышитая девичьей рукой надпись: «Klein, alles fein».

— А когда встретились его глаза со взором девушки, в котором сияли уверенность в своих силе и превосходстве, то понял эмир, в чем его счастье. Оно в том, чтоб хоть иногда отдаваться своей мечте. Только лишь подивился эмир тому, что Аллах, мудрейший и всемогущий, создал мир таким, что мы, люди, никогда не знаем, что ждет нас за поворотом.

Адам Войцехович замолчал.

— И что? – поторопил его Владимир.

— Так ясно же – что, — скучно пояснил Ассириец. – То ли женился эмир на этой певунье, то ли взял ее в наложницы. Не сохранилось об этом в архивах никаких сведений. А она, эта крестьянка, когда разобралась в дворцовых хитросплетениях, так леопардов тут же в природу отпустила. Так же избавилась от танцовщиц.

— Тоже — в природу?

— Нет, подарила Ходже. Помилуйте, Владимир Андреич, кому нужны танцовщицы в природе? Медведям? А Насреддин – мужчина видный. И не дурак, уж такой-то сообразит, к какому делу их приспособить.

Адам потянулся. Устал он весь день взаперти сидеть. Пора уже решать, что дальше делать.

— Военный же поход отменился сам, так и не начавшись. Эмир оказался очень занят, не до войны ему стало.

— А потом?

Кассир расставлял на доске шахматные фигуры и вопроса не услышал.

— Я когда-то уже слышал этот анекдот, — вдруг заговорил Георгий Сергеевич. — Потом правитель Бухары пошел-таки войной на неверных. Счастье ведь не может длиться вечно. Но несколько лет был он исключительно счастлив, как никогда до того.

— Что ж так недолго?

— Так уж устроено, что после нескольких лет семейного счастья всякому отцу семейства, имеющего на то возможность, то и дело хочется затиранить свой народ, а лучше – захватить для этой цели каких-либо соседей, — пояснил Ассириец.

Владимир откинулся на спинку кресла.

— Теперь объясните мне, господа, суть этой аллегории. Не для того же вы меня срочно вызвали, чтобы сказки рассказывать.

Г Л А В А ХХХVII

Киты в океане

— Вдруг оказалась жива та барышня, с которой обручились мы много лет назад, — заговорил Георгий Сергеевич. – Наверное, она теперь толста, как ее супруг, ходит вперевалку, пахнет детской присыпкой, говорит только о ценах на говядину и лучше мне ее не видеть — но завтра мы встретимся.

Длинные фразы давались бывшему корнету с трудом. «Да, они тут без меня времени зря не теряли», — понял Дубровский и потянулся за чаркой: товарищей следовало догонять. Хуже нет как оказаться трезвому в хмельной компании.

— Мне всё равно, какова она стала, я хочу одного – быть с нею до гробовой доски. Однако сегодня даже представить не могу, какие у этой встречи будут последствия. Поэтому попросил вас собраться: у меня есть к вам предложение.

Георгий подсел к столу. Кассир и Владимир Андреевич молча ждали продолжения. Но вахт-министр не смог сразу перейти к делу, отчего-то ему казалось важным объяснить товарищам свои резоны:

— В позапрошлом году довелось мне побеседовать с одним занимательным господином. В Смоленске. Он был там проездом, так-то оказался он зоолог, адъюнкт дерптского университета.

— Адъюнкт?

— Ну, теперь-то он, насколько мне известно, уже состоит в должности экстраординарного профессора. Но не в этом дело, а в том, что он рассказал мне свою теорию про китов. Знаете, господа, это было довольно занимательно. Киты… Гигантские создания скитаются по океанам, и сколь велики бы они ни были – в океане они как песчинки, разделенные на сотни и тысячи верст. И как только представишь себе одинокого Левиафана в этой водной пустыне… Так вот этот адъюнкт предположил, что киты, ища своих, поют.

— Любой бы заголосил, — проворчал кассир.

— Знаете, как представлю кита, что висит в соленой бездне и даже не знает, а есть ли в этом мире тот, кто ему нужен… Он ведь так давно одинок, что уже ни на что не надеется. И его крики становятся всё безнадежнее.

— Однажды после боя я лежал, не в силах подняться, и видел только горниста, — тихо сказал Адам. – Обожженный, весь в крови, он, немилосердно фальшивя, играл над полем трупов «сбор», но никто не откликался… Наш отряд под Остроленкой оторвался от основных сил и погиб почти весь. Так. И над нами – горнист.

Он прижал к губам кулак и прогудел сигнал.

— Никто не смог встать. Но он всё играл и играл свой сигнал. Пока и сам не лег.

— Я среди нас единственный, кто не воевал. От этого у меня иногда странное ощущение, — признался Владимир. – Будто я не знаю чего-то самого важного.

— Вы еще и самый из нас молодой. Еще успеете, — грустно заметил Адам Войцехович. – Войн мало не бывает, их на всех хватит. К сожалению, только страх смерти приводит людей в чувство. Но когда он забывается, то тут сразу и жди следующей войны.

Некоторое время в зале было тихо.

— Одинокий кит, — снова заговорил пегий господин, — не прекращает своих поисков. Человек эту его песню услышать не может, только другой кит. И, услыхав призыв, он устремляется через полмира, от Гренландии к норвежскому берегу, откуда идут эти звуки.

Георгий Сергеевич грустно улыбнулся своим мыслям.

— И сегодня я ощутил себя китом. Вдруг понял, что десять лет пел свою песнь, чтобы сегодня услышать слабое эхо ответного призыва. Мне безразлично, что произойдет со мною, я знаю лишь то, что должен увидеть источник этого звука. И я не могу ручаться, господа, что сохраню хладнокровие.

— Не вините себя, — произнес Владимир. – Мы все – точно такие же киты. К тому же…

На секунду он задумался, решал, стоит ли говорить то, о чем так хочется ему сказать:

— Однажды я понял, что кабы исполнялись все наши прожекты, то уже давно никто ничего не планировал бы. Когда-то я со всей страстью души хотел мести, а вместо того нашел примирение со своими желаниями. Счастье не сбылось… Да, не всем же быть бухарскими эмирами… Но некоторое время мне было удивительно хорошо.

— Впервые за всё время нашего знакомства, — заметил Адам, — наблюдаю я, что вы, Георгий Сергеевич, находясь в безделье не разминаете свою правую руку тасовкой карточной колоды. Из чего заключаю, сколь сильно оказалось пережитое вами сегодня потрясение.

«А ведь и впрямь так», — согласился с кассиром Владимир.

— И считаю, что… Ведь вы, Георгий Сергеевич, всегда всё рассчитываете наперед. Я уже привык к тому, что на любое отклонение от плана у вас всегда имеется предложить новый маневр. Так в чем он состоит?

Бывший корнет подумал, что это, верно, старость, когда уже стал он настолько предсказуем.

— Завтра… Завтра мы с вами, Адам Войцехович, отправимся на дом к купцу Оськину. Явимся тихо, постараемся не привлекать лишнего внимания. И нам понадобятся Архип и Антон, оба, — повернулся к Владимиру Андреевичу пегий господин. На это Владимир склонил, соглашаясь, голову. – Адам, как там с акциями?

— Всё готово. Такие они получились удачные, что и отдавать жалко.

— Мы получим с Оськина шестьсот тысяч, из которых триста семьдесят пять тысяч Адам, под охраной Антона, привезет сюда и положит в сейф. Сколько в нем в таком случае окажется денег?

— Надо посмотреть по книге, но полагаю, что не менее как миллион.

— На который я никак не претендую. Мне останутся сто тысяч рублей из завтрашних. Не знаю, чего мне от визита к этому Оськину ждать, но так или иначе – уже вечером меня в Родимове не будет. И лошадей на Рижском тракте не ищите, я их заберу. Вы же завтра вечером разделите всё то, что соберется в сейфе и в ночь на субботу разъедетесь.

В залу, сопровождая двух половых с подносами, вошел Антон. Перед тем он предупредил своего барина и тот отошел в дальний угол залы, где повернулся к официантам спиною. На некоторое время стало тихо, только звенели тарелки и столовые приборы. Вслед за тем, когда они вновь остались одни, Владимир спросил:

— Я не понимаю, зачем мне и Адаму Войцеховичу в таком случае еще на один день оставаться в Родимове? Посетим этого купца все вместе, потом разделим кассу – и разъедемся.

— Завтра, Владимир Андреевич, вам уезжать нельзя, — едва заметно улыбнулся пегий.

— В мире нет людей, от которых готов я выслушивать это слово – нельзя.

— Вы, месье Эдмон Дюфарж, приглашены в пятницу на празднество к князю Верейскому. И там точно будет Марья Кириловна. Вы же не захотите покинуть Родимов, не повидав ее, не поговорив с нею?

В ответ на это Владимир сказал так, что любому стало бы ясно, что он давно всё продумал и поступать намерен именно в соответствии со своими планами:

— Я, господа, и не собирался далеко отъезжать от Родимова. Как-то ночью я посетил парк при особняке князя Верейского, где свел знакомство с одним гимназистом, что попросил у меня мнения на роман, который он пишет.

Вспомнив, как Колинька Астафьев пересказывал ему на французском свой сюжет, сперва со стеснением, а после горячась и помогая себе энергическими жестами, Владимир едва заметно улыбнулся.

— Имение его матушки довольно недалеко от города, там собирался я провести некоторое время, пока княгиня не вернется в Родимов. В Покровском мне появляться невозможно, там слишком много тех, кто хотел бы получить объявленную за меня награду. Но ведь рано или поздно Марья Кириловна вернулась бы в Родимов!

Владимир Андреевич заметил, с каким удивлением смотрит на него Адам и понял, что излишне горячится. Заговорил тише:

— Затем добился бы решительного разговора с нею. В Родимове мне, когда снимаю я это, — он указал на седой парик под зеркалом, — и очки, и перестаю хромать – мне тогда опасаться нечего, никто не узнает. Но если Марья Кириловна ответит на мои чувства, то намерен я увезти ее туда, где нас никто не потревожит. Тогда намерен я начать честную жизнь и не нужны мне будут деньги князя.

Подумавши, он добавил:

— Своих хватит.

— Чем станете заниматься? – довольно насмешливо спросил Адам.

— Ну… – пожал плечами Владимир Андреевич, — могу мосты строить.

Неожиданный ответ вызвал смех, после чего приступили было к ужину, да не лез никому кусок в горло. Расставание стало и близко, и реально. Нехотя, лишь ради соблюдения приличий, заговорили о пустом. Пока вдруг Ассириец не спросил, какие есть планы у Владимира Андреевича на Архипа и Антона.

— Они давно — вольные люди, — пожал плечами Владимир. – И у каждого имеется капитал. Достаточный, чтобы начать свое дело.

— То есть с собою вы их брать не собираетесь?

Адам отложил вилку, которой ковырял жаркое. Посмотрел на Владимира Андреича.

— Может, позволите им остаться со мною? Очень они мне окажутся полезны там, куда я намерен отправиться. И, уверяю вас, через некоторое время я им помогу подняться и выйти в люди.

— Ну что же, — протянул Владимир, — если это не будет против их намерений…

— Ай да Адам, ай да умелец! – рассмеялся Георгий Сергеич. – Что, уже прикормил этих медведей? Надо же, прямо как тех аварских псов в горах за Хосрехом!

Перейти к следующей части

Комментарии

Опубликовано вКнига

Ваш комментарий будет первым

Добавить комментарий