Выбрать часть: (01) | (02) | (03) | (04) | (05)
(06) | (07) | (08) | (09) | (10)
(11) | (12) | (13) | (14) | (15)
(16) | (17) | (18) | (19) | (20)
(21) | (22) | (23) | (24) | (25)
Примечания к четырнадцатой главе
Криобар Афонский
Стр. 239. Как заметил некогда Криобар Афонский, пропить можно всё кроме привычки всё пропивать.
Если кому нужен пример того, как меняет картину мира выдернутая из контекста фраза, то лучше Криобара Афонского для этого, пожалуй, никого не найти.
Достопамятный Пробус Куриаций в своих путевых заметках рассказал об этом доморощенном философе и не сумевшем себя реализовать писателе много чего занимательного, но обыватель всегда ухватывается за самое для себя понятное – вот и стал Криобар в памяти потомков всего лишь лихим пропойцей. Ирония же судьбы состоит в том, что вел он жизнь аскета и, в частности, воздерживался от пития вина.
К тому же – по причинам, которые мы опустим, поскольку говорить о них было бы скучно — был он отягощен образованием гораздо более своих односельчан, следствием чего была его беспримерная нелюдимость.
Есть люди — врачи и учителя, правоохранители и мусорщики, отсутствия которых на празднике не замечает никто, но стоит им не выйти на работу – и все валится. Вот и Криобар принадлежал к этому племени незаменимых работяг. В общем, был он примерного поведения и скромного образа жизни ничем не примечательный смотритель маяка на оконечности восточного зубца полуострова Халкидики.
Свободный от семейных уз, живя уединенно, Криобар много лет бежал уныния писанием книги о походах великого Александра Македонского. Вариантов чем-то заполнить нескончаемые излишки свободного времени было на маяке, собственно, всего два: пить по-черному, ну или создать какой-либо шедевр.
Многие творцы успешно совмещают обе эти страсти, но не Криобар. Он и смотрителем маяка стал только из-за врожденной непереносимости алкоголя: в младые годы выяснилось, что даже малое количество вина вызывает у него покраснение кожи, зуд, повышение температуры и приступы удушья. Совершенно понятно, что подобному уродцу не выжить рядом с нормальными людьми, вот и пришлось ему отселяться из родной деревни на маяк, где как раз освободилось место смотрителя.
Свою книгу Криобар так и не закончил. Наиболее вероятная причина тому – те немыслимые критерии, под которые подгонял он свои скромные способности.
Криобар считал, что «как сотни ручейков составляют реку, как десятки малых рек причудливо струятся от своих истоков к месту слияния в мощный поток, стремящийся к морю – так герой каждой маленькой истории должен пройти путь от своего родника к тому месту во времени и пространстве, где естественным образом вольется в поток изменяющих мир великих событий».
Такую книгу просто задумать, но практически невозможно довести до конца. Тем не менее, благодаря путевым заметкам Пробуса Куриация, смотритель Криобар остался в нашей памяти. Главным образом из-за одной истории, которую Пробус пересказал в своих уже упомянутых ранее путевых заметках.
Все началось, по словам Криобара, душной июльской ночью. После затишья, во время которого небо затянуло черными тучами, поднялся шквальный ветер. Гроза и шторм начались в одно время. Огромные волны бились в мыс, долетая до рабочей площадки маяка мелкой водной пылью и Криобару пришлось изрядно потрудиться, чтобы огонь на маяке не погас. В свете непрестанно вспыхивающих молний видел он водную пустыню на десятки миль окрест, и это была именно что пустыня – ни одного корабля вплоть до горизонта.
К утру шторм стих. Криобар засыпал пеплом угли и спустился на пляж в крохотной бухте чуть позади маяка. Во время шторма всегда то тут, то там смывало часть берега и на песок выносило немалое число деревьев, из которых было намного проще заготавливать дрова для маяка, чем на крутых склонах мыса. Но в этот раз его ждал сюрприз: на песке лежал и слабо стонал маленький голый человек с такими узкими глазами, с такой желтой кожей, каких Криобар в своей деревне никогда не видывал.
И раньше бывало так, что море выкидывало на берег обломки кораблей и мертвые тела, но в этот раз кроме этого странно одетого человечка на песке бухты не было никаких следов. Как будто этого узкоглазого принесло ветром, а не водой.
Криобар перетащил пришельца в свою лачугу. К полудню тот пришел в себя и, судя по интонации, задал хозяину немало вопросов. Еще смотрителю показалось, что желтолицый говорил с ним на всяких разных языках, но все попытки понять этот лепет оказались безуспешны.
Увидев восковую доску и стило, найденыш обрадовался как ребенок. Он накарябал на дощечке что-то похожее на большую продолговатую коробку с окошечком, из которого схематично изображенный человечек брал кубок с какой-то жидкостью. Потом нарисовал серп луны, грозу с зигзагообразными, вылетающими из туч молниями, и бурное море с огромными волнами. При этом он постоянно брал в руку чашу и делал вид, будто пьет. Криобар понял так, что виной всему, что с этим пришельцем случилось – что бы это ни было – стало болезненное увлечение алкоголем.
«Ну, у меня-то не загуляешь», — подумал Криобар с некоторым злорадством. Он потрогал бицепсы гостя, потыкал пальцем в живот и разочарованно вздохнул: старик. Затем, растянув пальцами губы, заглянул в его рот: зубы были ровные, крепкие и белые, как у двадцатилетнего. Хотя все остальное – как у деда преклонных лет. Это озадачивало.
За несколько дней пришло понимание, что узкоглазый бесполезен в хозяйстве. Совершенно никудышний раб. Только выбесил Криобара.
Во-первых, пол дня ему пришлось объяснять желтокожему пожилому малышу, на каком социальном дне тот оказался. Хоть какое-то понимание пришло только тогда, когда Криобар взял в руки палку.
Во-вторых, этому придурку так и не покорились пила и топор, а, крутя ворот подъемника, он умудрился сломать его вал. В результате Криобару пришлось целых два дня таскать дрова на маяк вручную, злобно размышляя на тему низкой продуктивности рабского труда.
Он отказался от мысли продать этого найденыша, не желая портить отношения с земляками: в небольшой общине один раз может и получится сбыть тухлятину, но кто с тобой после этого будет иметь дело? Даже смотрителю маяка не нравится быть в полной изоляции. Поэтому, когда ему надоело рассматривать странные картинки, которые без конца выцарапывал на воске этот желтолицый, он просто вытолкал пришельца из своего дома.
Спокойствие снизошло на хижину Криобара всего на несколько дней, после чего события повторились: ночная буря, гроза – и утром еще один узкоглазый неумеха на песке.
Разговор с почти теми же картинками на восковой доске. И снова всё закончилось палкой… С той лишь разницей, что этот пришелец сломал добрых две сотни лет до его появления исправно качавший воду поршневой насос, установленный на колодец одним из учеников гениального механика, Ктезибия Александрийского. Этому вредителю, благославив его в дорогу пинками, Криобий даже лепешки с собой не дал.
Следующего диверсанта, благо тот был в бессознательном состоянии, Криобий сразу погрузил в лодку и перевез в соседнюю бухту, отделенную от маяка непроходимым нагромождением скал. Решив, что после двух неудачных попыток стать владельцем раба, самое время дать эту возможность кому-нибудь другому.
После этого жизнь на оконечности полуострова вошла в свою колею и ничто более не отвлекало смотрителя от книги об Александре Великом из царского рода Аргеадов, его походов и беспримерных подвигов. Может быть потому, что кончились весенние бури и грозы.
Однажды вблизи мыса, на котором стоял маяк Криобия, бросил якорь торговый корабль и на берег ступил небезызвестный Пробус Куриаций. Он и пересказал в своих путевых заметках байку о желтолицых пришельцах, верить которой не обязан никто: за что купил, за то продал.
Но даже почтенному Пробусу не поведал Криобий Афонский всей правды о своих найденышах, слишком уж она была невероятна.
Из бесед с ними – бесед, сводившихся к рисованию на воске примитивных картинок, он вскоре понял, что посетившие его узкоглазые гости прибывали к нему из будущего. Заставив Криобара задуматься над тем, каким же лживым, подлым и несправедливым оно должно быть, это будущее, чтобы живущие в нем люди без колебаний бросали его ради прыжка в пропасть — в давно миновавшие времена, когда трудно было найти хотя бы пядь земли, не дымящуюся только что пролитой над ней кровью.
Ваш комментарий будет первым