Поводырь (08)

Выбрать часть: (01) | (02) | (03) | (04) | (05) | (06) | (07) | (08) | (09)
(10) | (11) | (12) | (13) | (14) | (15) | (16) | (17) | (18)
(19) | (20) | (21) | (22) | (23) | (24) | (25) | (26) | (27)

Глава 8

ЛЫСЫЙ СУБЪЕКТ СО СЛАБЫМ ГОЛОСОМ

Как сказал некогда Авл Пиций Гельвинус*, стихотворец, почитаемый в его родной Пизавре скорее философом, нежели пиитом, малые неприятности, посылаемые человеку бессмертными богами, зачастую имеют целью предостеречь или даже уберечь его от великих бед. В истинности этого суждения мальчик убедился, когда одним прекрасным вечером слепой киликиец, устав терпеть боль, пожаловался ему на флюс.

Поводырь приготовил настой из сушеных трав — толченого шалфея и зверобоя, некоторый запас которых всегда имелся в его поклаже, добавил для забористости дубовой коры. Затем на нарыв был возложен тампон из мытой шерсти, обильно смоченной соком лука. И приготовлено на ночь полоскание из соли. Но киликиец всё стонал и просился к врачу.

Тратить деньги на лечение в таком смехотворном случае, как распухшая десна, было глупо. Тем более, что Грай умел врачевать не только собак, в случае чего он мог быстро и ловко выдернуть зуб. Или два… Или три… Не всегда ведь с первого раза верно определишь, который из них мучает пациента. Но сегодня был такой удачный день, что малой толикой заработанного можно было и пожертвовать. Тем более, что уже довольно долгое время носил он с собой древнюю сицилийскую тетрадрахму, на которой выбита была голова лошади. По весу эта монета равнялась трем денариям, но любой врач, последователь Гиппократа, оценил бы ее вдвое дороже.

Найти лекаря в Дамаске проще простого, даже если сам не местный. Ищи здание со снятыми с петель дверьми, ну или прислоненными к ограде воротами, если перед домом сад. Пустой дверной проем означал, что милосердие под этой крышей не ограничено ни временем, ни пространством. Ближайший такой дом, как знал мальчик, был в соседнем квартале. Туда они и направились, причем чем ближе подходили к логову врача, тем громче и жалобнее стонал киликиец.

Они пересекли тенистый двор, по правую сторону которого два подростка готовили на очаге ячменный, судя по запаху, отвар. У противоположной стены, под оливами, лежали на деревянных скамьях трое обнаженных мужчин. Оттуда доносилось тяжелое прерывистое дыхание, один из больных в бреду что-то монотонно бормотал.

— Здесь что, очередь? С чего бы это в такое время? – нашел в себе силы удивиться киликиец. — Может, нам поискать другого лекаря, не такого популярного? Он наверняка и плату с нас возьмет несусветную…

Но мальчик не собирался всю ночь бродить по Дамаску, и ничего не ответил своему подопечному. Мельком глянув влево, поводырь на секунду замер, затем, оставив слепца у порога, зашел в приемную.

Пол просторного помещения был украшен мозаикой из смальты, в центре которой главенствовала синяя лошадиная голова; полки вдоль стен ломились от банок, благоухающих мазями, связок целебных трав и губок. Отдельно были сложены драгоценные свитки клавдиева папируса и причудливые инструменты. При виде крючковатых пинцетов и щипцов, зондов и ушных ложечек, кровососных банок и клистиров Грай слегка оробел. Особо зловещий вид имела лежащая в медном тазу, еще не отмытая от крови костная пила.

Неожиданно для вечернего времени в приемной оказалось довольно много народу, но не больных, а учеников врача. Двое из них, сидя на полу, под светильниками, толкли что-то в каменных ступах, то и дело добавляя в них то каплю меда, то несколько капель уксуса.

Еще один сортировал травы, доставая их из кувшина; рядом с ним стояло несколько и пустых, и заполненных травами посудин, неподалеку — малая чаша тмина и большая с разноцветными бобами, тут же лежало несколько связок лука.

Врач в доходящем до лодыжек грязном хитоне, закатав рукава рубахи парфянского покроя, стоял у стола, под единственным в приемной окном, показывая четвертому подростку, как отмерять на весах порошки.

В самой почтительной позе, какую он только мог принять, поводырь застыл у порога.

— Что? – почесав бок вместо того, чтоб поздороваться, очень нервно спросил доктор. Мальчик, уважительно склонив голову, попросил его осмотреть больного.

— Он здесь, во дворе, — сказал он.

Лекарь торопливо вышел в сад и, увидев нового пациента, почему-то сразу с облегчением вздохнул. Оробевший слепец в ответ еле слышно простонал.

Врач, щуря красные от усталости глаза, оглядывал киликийца, к нему не приближаясь.

— Что он делает? – испуганно поинтересовался слепец.

— Любуется тобой, — довольно точно описал ситуацию Грай.

— Лысый субъект, со слабым голосом, — без промедления констатировал врач, делово и непринужденно демонстрируя свою высочайшую квалификацию. И подошел поближе.

— Всё именно так, чистая правда! — восторженным шепотом подтвердил киликиец.

— Несомненно имеет склонность к меланхолическим болезням, — не обращая на него внимания, продолжил доктор. — Возможно, часто жалуется на ежа в животе ввиду общего недомогания и переизбытка черной желчи в организме.

Прикусив верхнюю губу, врач на короткое время задумался. Диагноз он поставил, дело осталось за малым – предложить план лечения. Сделать это следовало поскорее, на эту ночь у него было еще множество важнейших дел.

И лекарь не замедлил:

— Привяжи ему под колено серебрянный колокольчик, это должно сразу помочь упрочению голосовых связок.

И снова почесал бок.

— Мы их из Каппадокии завозим, — гордо сообщил он. И нехотя добавил:

— У меня есть еще бубенцы из меди. Они, ясное дело, чуть-чуть дешевле, так ведь и не такие действенные. И это…

Будто делясь неким тайным знанием, не всем доступным, лекарь почти прошептал:

— К медному колокольчику всего за полцены мой помощник продаст тебе кусок особого кремния. Пусть больной бьет им по каждому камню бирюзового цвета, что попадется ему по пути. Связки это, может, не укрепит, но и вреда не будет.

Поводырь, осмыслив всё сказанное лекарем, тут же сообщил, что вообще-то этот пациент не сможет отличить красное от зеленого. Потому что слеп как крот. Но вот голосище у лысого субъекта тот еще, просто болезнь его слегка подкосила. Так-то он, не особо напрягаясь, может любой базар перекричать. Не то что в Дамаске, даже в Ершалаиме!

— Ослабление голоса происходит вследствие расширения вен правого или левого яичка, — явно думая о чем-то другом, поделился мудростью доктор. Затем наклонился к киликийцу и тщательно его обнюхал.

— Та-а-ак… Еще больной склонен к кислым отрыжкам… Я ж говорю, желчный темперамент…

Лекарь приложил ладонь тыльной стороной ко лбу слепца, прислушался к ощущениям:

— Жар… – пробормотал он. — Если это от усталости, то согрейте побольше воды в медном сосуде и обливайте голову до тех пор, пока не вспотеют ноги.

И, выдержав паузу, сделал существенное примечание:

— Не обязательно крутым кипятком. Вода должна исторгать пар, но не пузыриться.

Внимательно его слушающий слепец на некоторое время замер, даже, казалось, перестал дышать. И выдохнул лишь тогда, когда услышал, что крутым кипятком его поливать не будут. «Какой добрый доктор попался», — подумал он.

— Эти пузырьки, — с умным видом уже пояснял поводырю доктор, — содержат вредоносные атомы, отторгающие кожу от черепа. В данном конкретном случае это совершенно лишнее. Если же пациент испытывает устойчивое отвращение к пище…

— Этого точно нет, — сразу опроверг предположение лекаря поводырь. – Уж что-что, а пожрать он не дурак. Если вовремя не остановить — умнет недельные припасы. Ладно еще наши, но он и осла может запросто без овса оставить.

Мысли его от неясного предчувствия опасности сбивались, но вспомнилась одна история:

— В Абдерах вот оставил я его на полдня в сыроварне – ее хозяин попросил посторожить товар. Так пока тот водил своего коня к кузнецу на кровопускание, это порождение акриды слопало самого дорогого сыра столько, что мы еле расплатились.

Киликиец снова простонал. Это направило помыслы доктора в иное русло.

— А не издает ли больной какие-либо жалкие звуки во время мочеиспускания? – спросил он. – Не журчание, понятное дело, а жалобное стенание или скрипение зубами? Может, пациент еще на что жалуется? Или молча терпит?

Грай заверил доктора, что при повышенной злобности его пациент не упускает ни одного случая пожаловаться. На что? Да на всё. Если за ним записывать, можно составить полный список всех несовершенств мира.

— Тогда следует понаблюдать за его ночным поведением, — перебил его доктор и ненадолго задумался. Случай-то оказался посложнее, чем он предполагал. Тем больше будет чести тому, кто этого инвалида излечит.

— Хроническое уныние, переходящее в бессонницу – вот где верный ключ к пониманию этой хвори, — заключил он. — Также беспокойство и постоянная раздражительность. Как он в этом смысле?

Это да, согласился Грай, по раздражительности с этим лысым субъектом мало кто сравнится. Вне зависимости от состояния его здоровья. Но дрыхнет он — только давай!

И, ускоряя постановку диагноза, мальчик обратил внимание доктора на трагически ассиметричную челюсть пациента. Ввиду позднего времени и уже наступивших в этой части мира сумерек лекарь явно проглядел эту многозначительную деталь.

Врач тут же полез пальцами в рот слепца, оттянув нижнюю губу, присмотрелся. Так… И что у нас тут?

— Ну, — устало, но с довольным видом сказал лекарь, — теперь-то всё окончательно ясно. Жар, кислая отрыжка и флюс.

— А расширение вен? – почему-то оскорбился киликиец.

— Расширение так расширение, — добродушно согласился доктор. Не тот это случай, чтобы отказывать пациенту в подобном пустяке.

Ухватив губу страдальца жесткими пальцами, врач развернул его голову к свету:

— Правильной формы, цвета… — пробормотал он, оттянул губу вниз и резко ткнув в опухоль ногтем, — и плотности. Что не может не радовать…

Калека, пронзенный болью до самых пяток, сдавленно застонал. Он никак не мог взять в толк, чему тут веселиться: палец доктора был тверд как отросток коралла и угодил в самое чувствительное место на десне; это было бы больно, даже если бы она не была воспалена.

Киликиец дернулся, резко отвел голову в сторону и гортанно пробормотал несколько слов на незнакомом Граю языке. Чем удивил его до крайности: он-то считал себя знатоком бранных слов всех наречий, на которых изъяснялись его подопечные – и вот опять что-то новенькое.

Лекарь еще раз оттянул вниз губу слепца и, не оборачиваясь, обратился к мальчику:

— Считать он умеет?

— Так-то нет, он излишне туп для арифметики, но вот если деньги… Особая склонность у него к делению. Не припомню, чтобы он хоть раз ошибся против истины, когда потребовалось бы разделить на равные доли некую сумму.

Поводырь и сам понимал, что сегодня он слишком болтлив, но ничего не мог с собой поделать. Эти трое, лежащие на скамьях, под оливами, вызывали острое чувство тревоги.

— При этом истина для него в том, что его часть всегда больше остальных долей ровно на четверть. Как он это делает? Ума не приложу. Вот, например, недавно…

— Сколько будет, если к двум денариям прибавить еще двадцать два? – не слушая продолжения, спросил киликийца доктор, одновременно еще сильнее надавив квадратным ногтем на флюс.

Калека нет чтобы сказать «двадцать четыре» заорал так, что из дома выскочили ученики лекаря: судя по воплям, во дворе происходило что-то чрезвычайно важное, что следовало проследить, запомнить и взять на вооружение.

— Сложный случай, — заключил доктор. – Вследствие болезни пациент теряет способность делать простейшие умозаключения. Или уже ее утерял.

И задумчиво смолк, снова погрузившись в размышления, чему нисколько не мешала ругань киликийца, как прикинул поводырь, никак не менее чем на трех языках. Грая, испуганного тем, что он видел в этом дворе, всё же озадачило, что один из этих языков, смутно ему знакомый после былого хождения в Мезию, из уст киликийца прозвучал впервые. Или он только браниться на нем умеет?

— Тут нужно лекарство из чемерицы, — преспокойно сообщил врач, привычный к поношениям пациентов в ходе осмотра и постановки диагноза. Это его не смущало. Пусть себе лается. Эти недужные всегда так беспокойны! Да и ладно… Главное, чтоб эти гады рук не распускали.

Символом высшей формы уважения к медицине, это вам вслед за великим целителем Анастезием Фиди* повторит каждый доктор, является обездвиженный надежными веревками пациент. Предпочтительно немой, что вполне резонно: всякое лечение требует сугубой сосредоточенности, а судорожно дергающий конечностями, мерзко сквернословящий пациент сам роет себе могилу, поскольку не дает лекарю сосредоточиться и выбрать единственно верный путь к выздоровлению.

— Лучшего чистительного средства не существует, — добавил доктор, когда измученный слепец в конце концов умолк. — Самое живительное из всех. От всех болезней. Для любого возраста. Да-с. Чемерица, только чемерица.

— А мне оно поможет? – подал слабый голос слепец. – Это лекарство?

— А как же? – непритворно удивился врач. – Когда я лично его и приготовлю. Это лучшая гарантия.

И решил пояснить для тех, кто еще не понял:

— В Дамаске, да будет вам известно, нет ни одного равного мне по мастерству фармацевта.

Но не заметил особого восторга на лицах гостей.

— Ко мне за ним даже из Александрии приезжают, — не удержался тогда доктор от явной лжи, — за этим самым лекарством. Так-то.

— Это сразу понятно, — буркнул киликиец. – Даже слепому со слабым голосом и расширением вен то ли правого, то ли левого яичка. Я про другое спросил: оно мне поможет, это зелье?

— Оно помогает всем, — строго, немного даже оскорбленно заверил врач. — Не далее как на прошлой неделе пользовал я им водоноса Зульяра.

Он замолчал и гордо посмотрел на поводыря, будто ожидая восхищения.

— И что Зульяр? – вежливо спросил Грай, лишь бы поддержать разговор. Сопоставив увиденное в этом дворе со своим опытом, теперь он менее всего склонен был думать о флюсах, чистительных средствах и зульярах.

— Превосходно! — воскликнул лекарь. — Он выпил должное количество этого превосходного зелья…

— И что? – заинтересовался слепец.

— Был очищен сверху, — приставил доктор ладонь к горлу, — и снизу, — ладонь переместилась на уровень паха.

— Ну и?.. – подгонял его киликиец.

— В течение трех дней полностью очистился и почти здоровым благополучно помер позавчера на рассвете, — завершил лекарь. В этот раз у киликийца никаких вопросов не оказалось.

— Мне кажется, — задумчиво произнес врач, почесывая грудь, — что он мог бы продержаться больше времени, если бы чистительное не имело такой силы. Стоило, пожалуй, его слегка разбавить настойкой на корнях драконовой травы…

Внезапно осененный этой гениальной идеей, лекарь замер, уставившись на созвездие Кассиопеи и беззвучно шевеля губами.

— А чем он болел? – спросил киликиец исполненным страха голосом. Он уже сожалел, что дал себя уговорить на визит к этому коновалу. Именно так: киликиец уже успел забыть, что сам на этом настаивал.

— Зульяр-то? У него было нагноение в руке. Вот здесь. Отсюда и до локтя.

Будто очнувшись, лекарь взял за локоть руку слепца и ребром другой ладони показал, откуда.

Поводырь в этом разговоре уже не участвовал. Сопоставив всё, что видел в доме врача, теперь он пристально разглядывал больных по левую сторону двора.

Один из них, неестественно белокожий, казалось, бредил, выкрикивая слова на незнакомом мальчику гортанном языке. При этом голова его моталась из стороны в сторону, тогда как тело, будто схваченное судорогой, оставалось недвижно.

Второй, почти такой же бледный, лежал на боку, обхватив голову руками и учащенно дыша, глаза его как будто укутал туман. Тонкая струйка слюны тянулась из угла его рта.

Третий, пока поводырь был в приемной, скатился со скамьи и, совершенно нагой, лежал теперь на земле. Покрытый даже на вид липким и холодным потом, он недвижно замер на боку. «Этот уже помер!» — понял Грай.

И всех их, и мертвеца, и живых объединяло одно – мелкая сыпь по бокам живота и груди.

У Грая перехватило дыхание, когда он ее разглядел. И лекарь, перевел он взгляд, вы только посмотрите — опять он чешется!

Не дослушав врача, мальчик ухватил киликийца за руку и потащил за собой, вон с этого двора. Мимоходом подивившись тому, какие причудливые способы находит порой судьба, чтобы предупредить об опасности своего фаворита. Наградив, например, ради этого флюсом какого-нибудь лысого субъекта со слабым голосом.

Сам он водит по свету слепцов, думал Грай, а судьба ведет, в обход ям и ловушек, его. У каждого есть свой поводырь, и зрячему он, может статься, нужен даже больше, чем слепцу — дабы обуздать присущую ему самонадеянность.

Птицы, улетая из Галлии, уже знают, где будут вить гнезда — где-то там, в Африке. Бессловесным рыбам точно известно, в какие реки им плыть на нерест. Даже муравей ползет по своим делам, никогда не сбиваясь с пути. И только человек должен постоянно обдумывать каждый свой шаг, чутко прислушиваясь к тому, что нашептывают ему его опыт и внутренний голос.

У Грая звучал в ушах не шепот – интуиция, которой привык он доверять больше, чем словам окружающих, уже выла и орала во всю доступную ей мощь: «Беги!»

— Уходим, — глухим, деревянным каким-то голосом сказал он слабо сопротивляющемуся слепцу. — Прямо сейчас. И молись своим богам.

— А чемерица? — недоуменно воззвал киликиец. – Мы что, меня лечить не будем? Тогда зачем ты притащил меня сюда, а? Просто поиздеваться?

«Слишком много вопросов, — таща за собой слепца, подумал Грай. – И их будет еще больше, если я начну отвечать…»

— Эй! — с негодованием крикнул им вслед лекарь. В одно короткое слово было им вложено столько эмоций, что не приходилось сомневаться в меркантильной природе этого возгласа: человек, столь умело лечащий местных водоносов, бесплатных советов не дает.

Подростки, всё еще помешивавшие отвар, отложили свои черпаки и кошачьей крадущейся походкой пошли в сторону ворот, перекрывая выход со двора. Вышедшие из дома ученики лекаря встали за спиной своего мастера. Судя по их оживившимся лицам, они надеялись, что пациент откажется платить и тем самым внесет разнообразие в их монотонный быт.

Всякий, чья жизнь протекает в непрерывных трудах на пользу ближним своим и оттого уверен, что этим лишает он себя части положенных ему благ, время от времени испытывает соблазн стать тем, кто никому ничего не должен. Даже наоборот.

И то сказать, не всё же лечить, иногда хочется кого-нибудь и покалечить. Главное, чтобы было за что. А тут явно намечался существенный повод для драки. Причем с очень оптимистичным, ввиду соотношения сил, сценарием в пользу команды сирийских медиков.

Поводырь достал из-за щеки тетрадрахму с головой лошади. Это было в несколько раз больше установленной платы за визит, но Грай сейчас платил не столько за услуги лекаря, сколько за полученный им знак.

Мальчик кинул монету под ноги доктору и не попросил сдачи. Времени на то, чтобы торговаться из-за нескольких денариев, не было. Он только повторил:

— Уходим! Быстро!

Еще раз произнес он эти слова, добравшись до дома вдовы. Слепцы молча засобирались – когда поводырь говорил таким голосом, надо было не спорить, а быстро исполнять сказанное. Этот голос означал, что рядом происходит что-то смертельно опасное и избежать гибели можно лишь бегством.

В последний раз подобное приключилось, помнится, в Абдерах, и было похоже на страшное сновидение. Но сном это точно не было.

Комментарии