Поводырь (09)

Выбрать часть: (01) | (02) | (03) | (04) | (05) | (06) | (07) | (08) | (09)
(10) | (11) | (12) | (13) | (14) | (15) | (16) | (17) | (18)
(19) | (20) | (21) | (22) | (23) | (24) | (25) | (26) | (27)

Глава 9

АБДЕРЫ

Точно, в Абдерах. Именно там они должны были сесть на корабль, идущий в славный Илиум, что в Азии, где их шайка вновь попадала на большие дороги.

Морское путешествие всегда обходилось недешево, и слепцы каждый раз долго и нудно брюзжали, узнав, что им предстоит очередное плавание. Понимали, какой удар будет нанесен по их накоплениям, но мальчик всегда настаивал на своем. Он умел быть убедителен, когда того требовали обстоятельства.

Разумеется, ста миль опасного пути можно было избежать, добравшись до любого из проливов по сторонам Мраморного моря, но когда поводырь начал рассказывать своим подопечным, какие угрозы таят в себе пути к коровьему броду, то бишь Боспору Фракийскому, на востоке, или Геллеспонту, названному так в честь утопленицы Геллы, на западе, бродяги быстро утихли. Тем паче, что к этим проливам стекались в немыслимом количестве их конкуренты, такие же попрошайки, и заработать что-либо на этих дорогах было немыслимо. Терялись и деньги, и время. С этим не поспоришь.

Но главный свой аргумент Грай всегда оставлял при себе. Опасности он умел обходить стороной, время и деньги для него не имели значения. Иная причина тянула его на маршруты с длинными морскими переходами.

Его первое плавание состоялось чуть более трех лет назад. И именно тогда корабль египетских торговцев зерном оказался вдруг в таком месте, где полностью потерялись за горизонтом смутные очертания далеких гор и парящих над водой островов. Больше никогда такое не повторялось: кормщики вели свои суда по зримым ориентирам и старались не терять из виду берега.

А тогда, в тот самый первый раз… Это было так, будто мальчик нырнул в небо – море было в точности таким же огромным и таинственным. Только к нему, в отличие от звездных просторов, можно было прикоснуться. Ничто на суше не могло сравниться с величием тянущихся во все стороны ультрамариновых пучин, и с тех пор поводырь всегда водил свои караваны по тверди земной такими путями, чтобы хоть изредка ощущать под ногами качающуюся на волнах палубу.

Там, в Абдерах, слепцы еще затемно взошли на борт торговой шхуны и ждали мальчика, пошедшего за ослом и поклажей. Поводырь же не торопился, до начала отлива была еще уйма времени, а в порту и окрест его было много чего интересного.

Так что Грай, усадив своих подопечных на палубе, под разложенным для сушки парусом, сошел на берег. Перед этим серьезнейшим голосом поручив слепцам следить за тем, чтобы корабль ненароком не отправился в путь без него.

Те переполошились.

— Кто нас будет слушать?

«Никто, — подумал мальчик. – Но теперь вы хотя бы дрыхнуть не будете…»

Начал он с трактира, где засидевшиеся до утра местные пьянчужки, сторонники и противники великого своего земляка Демокрита, сначала долго переругивались, затем сошлись в рукопашной. У них вдруг появились разногласия в понимании того, следует ли из атомистской теории множественности миров, что если здесь, в Абдерах, атомы лет сорок назад соединились в бездельника Цилия Битуса, то где-то в бесконечном пространстве в тот или иной момент времени другие атомы сложатся в такого же пропойцу.

— Который из них Цилий? — тихонько спросил Грай. – Кого они так поносят?

— Вон он там, в углу сидит, прощелыга, третий день пропивает навар с удачной сделки, перепродажи сорока куллеев кедровых досок, — ткнул пальцем трактирщик. — Мой лучший гость на этой неделе.

И даже если это так, перекрикивая друг друга, всё громче орали местные, то разве не лишает копирование Битуса, позорящего беспримерными своими барышами и проистекающим из них беспробудным пьянством и род свой, и прекрасный наш город — так вот, не лишает ли этот процесс смысла существования всю вселенную, со всеми ее мирами на Via Lactea, Молочной дороге, такоже и в ее окрестностях?

В общем, как хорошо известно, для разгоняющего скуку мордобоя достаточно даже самого никчемного повода.

Потасовку несколькими словами остановил трактирщик, напомнив, что Демокрит завещал абдеритам отказаться от страстей, напротив, желал им жить в безмятежности и покое. Кому нужны эти бесконечные распри? Не лучше ли нежно обняться и, произнеся обоюдно слова прощения, выпить мировую? Поскольку, говоря это, поигрывал он внушительных размеров дубинкой, благорастворение воздухов и любовь к ближнему тут же снизошли на трактир.

— Так что, драки не будет? – заплетающимся языком спросил из своего угла Битус. Он был явно разочарован. – Тогда налей всем еще по одной. Угощаю.

Грая привело в трактир одно его странное суеверие. Но прежде, чем приступить к делу, поводырь учтиво поинтересовался, давно ли трактирщик держит это заведение.

— Да третий уж год пошел, — почесав затылок, степенно ответил тот.

Поводырь провел пальцами по инкрустации на поверхности дубинки. Он знал местный обычай вставлять в поверхности таких орудий зубы, ими же выбитые. Для двух лет использования дубинка выглядела весьма скромно. Так, всего-то три десятка клыков. Практически ничто.

— Спокойный у вас город, — сказал он, — тихий.

Трактирщик ухмыльнулся, указав пальцем на стену, где меж медных сковородок и связок лука висели еще две дубинки, сделанные, как могло показаться даже с небольшого расстояния, из слоновой кости.

— Ближе к вечеру пойдут другие гости, — со стоическим спокойствием сообщил он. — Моряки. Гребцы-вольноотпущенники. Легионеры… Их философией не проймешь.

Узнав от трактирщика, что в это время дня сыграть в кости можно лишь на рынке, из корчмы Грай сперва отправился все же к маяку. Сложенная из гранитных блоков, квадратная в основании башня вытянулась к небу на верных три четверти акта. Маяк был обнесен стеной, и, к великому сожалению Грая, пройти к нему оказалось невозможно, но устроен он был на вдававшемся в залив прибрежном утесе, и весь порт был как на ладони даже от подножия башни.

Свежий соленый ветер теребил волосы мальчика, от зарослей под стеной исходил запах базилика. Контраст с царившей в порту вонью гниющих водорослей и протухшей рыбьей требухи был разителен. Поводырь сел на землю и насладился видом.

В правой части акватории, отгороженной от моря двумя длинными тонкими волноломами, с узким проходом между ними, был крохотный островок. А на одном из волнорезов, на самой его оконечности, возвышалось несколько тау-образных крестов, с них свисали гирлянды ослепительно белых косточек. Даже на расстоянии в полмили Грай увидел, как они синхронно закачались под колыхнувшим их порывом ветра.

Культурное многообразие в разных уголках империи выражалось, в частности, в том, сколько дней давали попользоваться крестом распятому на нем преступнику, и если в Иудее предавали его земле почти сразу после смерти, то в остальных провинциях оставляли тело висеть до его полного истлевания.

Гавань делилась утесом на две части, в одной из которых у причалов стояли военные корабли. Их было немного, всего лишь несколько потрепанных штормами либурн и трирем. На ближней из них легионеры в полной выкладке споро возводили боевую башню. Капитан судна, триерарх, с весьма недовольным видом стоял на палубе, поглядывая то на башню, то, как показалось мальчику, на водяные часы.

Ух ты, а такого он еще не видел! Граю приходилось слышать о новом чудо-оружии, прозванном «онагр», но сейчас он впервые видел его воочию. Одни пехотинцы достраивали башню, другие по частям затаскивали на ее верхнюю площадку детали, из которых споро собирали это метательное устройство.

Страшно даже представить, думал поводырь, что будет, когда по всему свету распространятся жуткие эти механизмы, со страшной силой бросающие аж на шесть версов камни весом в пять мин! Наверное, войны вовсе прекратятся, когда благодаря им потеряют смысл мечи и доспехи.

Еще одна трирема стояла у островка, превращенного в неподвижное подобие вражеского корабля, оттуда даже до маяка доносились команды центуриона. Мальчик видел, как морские пехотинцы тренировались в опускании абордажного мостика, вновь и вновь устремляясь по нему в атаку.

На противоположной стороне в камни островка были установлены мачты, густо опутанные канатами и веревками. На них, по касательной, летела обитая сверкающими бронзовыми пластинами либурна. Грай успел заметить, как втянулись внутрь два ряда весел с каждой стороны судна. С вершины утеса были видны лежащие на верхней палубе, снятые перед боем мачты и длинные чехлы, в которые сложили паруса. Несколько пехотинцев сноровисто завешивали борта мокрыми воловьими шкурами, остальные, вооруженные луками, топорами и длиннющими шестами с насаженными на них серпами для резки такелажа, выстроились в боевой порядок на палубе.

Поводырь с интересом, свойственным его возрасту и полу, понаблюдал за учениями, затем перевел взгляд налево.

В дальней части порта прямо к берегу было пристроено два уходящих в воду причала на деревянных сваях. Там швартовались торговые суда, и на одном из них, вздохнул мальчик, дожидались его слепцы.

Ранним утром, когда рыбаки еще разгружали улов, с площадки перед причалами убрали палатки, в которых ночевали гребцы. Тут же начали подвозить со складов товары: упакованные в грубое полотно дорогие ткани и изысканную посуду на радость расточительным римлянам, азиатские пряности и ценную древесину, от запахов которых сладко кружилась голова.

Следом грузили отрезвляюще воняющих, рычащих и воющих диких животных, главным образом леопардов в грубо сбитых деревянных клетках, и основной предмет экспорта из Фракии — блоки драгоценного цветного мрамора. Всё это наверняка направлялось в Остию, главный порт империи.

Но на тот единственно шедший в Илиум корабль, с капитаном которого сговорился поводырь, взошли, помимо слепцов, лишь два почтенных купца со своими тремя слугами, среди которых была по самые глаза закутанная в шаль служанка. И, еще с вечера, на судно подняли их поклажу, многие числом тюки и потертые сундуки. Все они теперь ждали прилива, до которого все еще оставалось достаточно времени.

Солнце стало припекать. Грай нехотя поднялся и побрел вниз, в сторону портовых ворот, рядом с которыми размещался городской рынок.

Он прошел мимо казарм, из внутреннего двора которых слышались грозные крики, с которыми легионеры будут когда-нибудь рубить уже не соломенные чучела, а врагов из плоти и крови.

В расположенный рядом ангар, длинное здание с раздвижной крышей, смуглые и молчаливые корабельных дел мастера заносили доски из кипариса и сосны, проверяя каждую на следы гниения или трухлявости. После солнцеворота, как было известно поводырю, начался сезон заготовки древесины для строительства судов. Срубленные непременно в третью неделю июля стволы уже успели подсохнуть под навесом на делянке, затем их распилили на доски и отправили в порт Абдер.

«Ого! – подумал мальчик, заглянув в открытые настежь ворота. – Скоро в этой гавани станет тесно от новых судов. Больших красивых кораблей…»

Настала пора идти на постоялый двор, где Грай за скромную плату оставил на время осла и два тюка со всем тем скарбом, что приходилось таскать бродягам по дорогам империи. Затем — на корабль. Но еще одно дело предшествовало этому. Поводырь свернул к рынку.

Торговцы снедью уже закончили свою работу, освободили прилавки и разошлись по городу, толкая перед собой пустые тележки. Расторговались и все те, кто сбывал на этом рынке, пользуясь утренним потоком покупателей, всякую мелочь, от глиняной посуды до амулетов, за сущие гроши ограждавшие своих владельцев от злых духов, мозолей или вшей – эти торгаши умели с одного мимолетного взгляда определить, в чем нуждается стоящий перед ними человек, и тут же любезно это предлагали. Минимальный ассортимент их универсальных товаров с лишком перекрывал потребности рядовых абдеритов. Коммерция на вере в чудо прибыльна всегда.

Посреди пустой торговой площади Грай остановился и задумался, попирая ногой изрядно стертую за полтора столетия, вмурованную в булыжное покрытие бронзовую полусферу, формой напоминающую череп. И потер ее подошвой сандалии. Ему предстояло принять решение, требующее определенных расходов, чего именно сегодня делать не хотелось. Истертая бронза под ногами должна была помочь мальчику преодолеть обычно не свойственное ему скупердяйство. Именно для этого ее и вкопали в центре рынка.

Холмы, даже самые маленькие, существуют для того, чтобы помочь нам смирить свою гордыню, утверждал некогда Клавдий Мавр Варрен*: нигде не осознает здравый ум свою ничтожность так, как на вершине, в полном одиночестве.

Поводырь имел одну привычку, придерживаться которой полагал необходимым. Перед походом, обещающим быть трудным или опасным, брал он немного денег и шел играть. Со странной, на первый взгляд, целью – проиграть. Но лишь на первый.

Боги могли как угодно вертеть им, и перед их силой и волей следовало смириться. Но это не означало, что небольшая взятка, от чистого сердца сделанное подношение, не могла бы поправить дело. Боги денежки любили, хотя Грай никак не мог взять в толк, зачем они им, при их-то могуществе. Пока не пришел к выводу, что им нужны не сами деньги, а его готовность их пожертвовать.

Проблема была в том, что имеющихся даже в лучшие времена денег не хватило бы на весь пантеон, почти полторы сотни богов. Но однажды мальчик понял: если проиграть какую-нибудь мелочь в кости, то это всё равно как положить монетку на ладонь и поднести ее к небу. Ты не знаешь, кто из богов намерен развлечься за твой счет, но это именно он сейчас на тебя смотрит и примет подарок. И сердце его смягчится. Казалось бы, глупость несусветная, но ведь на крепкой логической основе. Как большинство правил, которыми мы руководствуемся в повседневной жизни.

Все знали, что азартные игры в империи запрещены во все дни, кроме Сатурналий. Но вся империя, начиная с государя, играла в «мель-и-корабль» и «волос Горгоны», в «числа» и «пристенок», в «смерть легионера» и «бешеный улей». Также в «чет-нечет» и «бычью голову», для чего требовались не только деньги, но и бабки из овечьих костей. И повсюду без зазрения совести резались в кости.

Бросали кубики из обожженной глины, слоновой кости, ценных пород дерева, не очень дорогих самоцветов, бронзы и серебра. С нанесенными на грани точками, кружками, крестиками и даже с резными ликами Фортуны или Меркурия.

Но играли только на наличные, поскольку установлениями не разрешалось взыскивать у проигравшего просаженное в долг. Более того, невезучий игрок мог истребовать потерянные деньги, и закон его в этом вполне естественном желании поддержал бы. Дикие времена, дикие нравы…

Таким образом, проиграв сотню сестерций, поводырь их лишался, а его соперник как бы и не приобретал. Отдав деньги, он вроде бы подвешивал их в воздухе, передавая богам право ими распоряжаться.

Это стало для него привычкой: в день начала большого пути проиграть в любую азартную игру какую-то мелочь.

Сейчас, стоя посреди пустой рыночной площади, мальчик решал, сыграть ему перед плаванием или нет – две серебряные монеты за щекой были последними. И бронза под ногами помогла, бережливость уступила благоразумию.

Восточная сторона рынка выходила на портовые ворота, помпезное строение с колоннами. С запада открывался вид на порт. Площадь была пуста, но лавки, во множестве устроенные в домах тенистой южной стороны, открыты. Редкие в это время прохожие медленно переходили от одного торговца к другому, слушая, как они перекрикиваются тонкими ленивыми голосами.

Прямо напротив Грая висела сбитая из досок вывеска, на которой пчела присела на бритву. Под яркой картинкой трудился парикмахер. Его клиент сидел на стуле, неспешно беседуя со ждущими своей очереди горожанами. Брадобрей же, механически пощелкивая пинцетиком, с важным выражением лица проверял, достаточно ли разогрелся пчелиный воск в крохотной чашке.

По правую руку от него, под камышовым навесом, предлагали пряности, чуть дальше, за столом, перед несколькими кучками монет, небрежно выложенными между весами и счетной доской, абаком, сидел, обмахиваясь веером, толстый меняла в высокой шапке.

Здесь не было того, что искал мальчик. Но по другую сторону он сразу высмотрел висящую на поддерживающем навес столбе связку плоских раковин, окрашенных каждая с одной стороны в черный, с другой — в белый цвет. Знак того, что в этом заведении идет игра, большая игра без ограничений.

Комментарии