Рубрика: Интеграция

1. часть | 2. часть | 3. часть | 4. часть
Facebook

В 2005 году меня занесло в город Ниагара-Фолс, штат Нью-Йорк. И там, в рамках программы народной дипломатии, я оказался в гостях у семьи преподавателей местного университета. Муж, Генри, насколько помню, был профессор истории, его жена, Джейн, – профессор искусств. Именно там, неподалеку от Ниагарского водопада, я узнал много нового о своей стране, Эстонии.

Но начну с того, что я сразу почувствовал себя героем фильма «Замороженный калифорниец». Справка для тех, кто его не смотрел: в этой тинейджерской комедии 1992 года два оболтуса откапывают пещерного человека, который поселяется дома у одного из них. Он жрет мух и собачий корм, он не знает английского – и у родителей возникает резонный вопрос: это, извините, кто?! На что звучит эпический ответ: это Липкович Чумовски, он приехал по школьному обмену из этой… как ее… из Эстонии!

В общем, я тоже приехал в гости из Эстонии – и Джейн, профессор искусств, тут же взялась показать мне дом. Это-то ладно, но она немедленно принялась извергать из себя такого типа сентенции:

«Вот это – открывашка для бутылок. У нас многие напитки разливают в бутылки и закрывают пробками. – Тут она достала из холодильника кока-колу и взяла в руку открывашку. – И если бутылку надо открыть, то мы берем открывашку и делаем так… Вот – видите? — открыли! Майкл, а у вас в Эстонии есть кола? Как вы ее открываете? Колу надо пить! Это полезно.»

Я был какое-то время в шоке. Но потом успокоился: иногда, чтобы понять, что о тебе и твоей стране думают окружающие, нужно просто сходить в гости к интеллигентным людям в каком-нибудь Ниагара-Фолсе.

Итак, Джейн без умолку знакомила меня с достижениями мировой цивилизации, и из-за этого мне никак не удавалось нормально поговорить с ее мужем, Генри. Но совершенно случайно выяснилось, что если, отвечая профессору искусств, делать хоть шаг за пределы доступного ее пониманию мира, то она задумывается и молчит так долго, что можно спокойно пообщаться с профессором истории. И с какого-то момента наш диалог стал выглядеть так:

— Посмотрите, Майкл, а в этой банке у меня персики! Они растут вон там, в саду. Очень много! Прямо на деревьях. Я их собираю и консервирую. Сама. А потом кушаю. Со сливками. Вот из этого баллончика. Они сладкие и вкусные. Генри тоже любит персики. А у вас в Эстонии есть взбитые сливки? Вы их любите? Вы их тоже кушаете?

На что следовал мой ответ:

1. часть | 2. часть | 3. часть | 4. часть
Facebook

Напомню, что в этой статье я излагаю свое видение основных проблем русских Эстонии. Ключевое слово здесь – «свое». Приступим.

Однажды — я тогда учился в четвертом классе — в нашу школу пришел ветеран Великой Отечественной. Тогда это было обычным делом.

Тот гость был лет на десять моложе меня сегодняшнего, но тогда казался нам древним стариком. Он целый урок рассказывал нам, детям десяти-одиннадцати лет, про войну. Не могу сказать, что он умел общаться со школьниками, скорее всего, человеку дали общественную нагрузку – и в силу своих способностей он ее исполнял.

Но на всю жизнь я запомнил три минуты из тех сорока пяти – этого времени хватило ветерану рассказать, как летом 41-го, на Украине, его батальон, отступая, прошел через село, на околице которого сидел совершенно потерянный солдат. А перед ним пулемет Максима. Солдат показался ему очень старым, лет сорока. И сразу было видно, как он устал.

Ветеран тогда рассказал нам, что его батальон прошел меньше километра, до следующего села, где личному составу довели приказ окопаться и занять оборону. Когда лопатки вошли в землю, со стороны, откуда ждали немцев, послышались выстрелы. Вернее, одна длинная, секунд на двадцать, пулеметная очередь – и на этом всё; несколько часов после этого на дороге, которую оседлал батальон, не было никакого движения.