Рубрика: Парламент и правительство

«По приглашению Андруса Ансипа в доме Стенбока собралась сегодня на свое первое заседание рабочая группа, целью которой является найти и согласовать различные способы и средства для перехода на общую валюту Европы».
Ansip: lähiajal võib tekkida võimalus euroga liituda (Ансип: в ближайшее время может появиться возможность слиться с евро)

— Ну что, камрады — сказал Ансип и оглядел присутствующих — министров, депутатов парламента и их интеллектуальную обслугу, советников и консультантов. – Соскочим с кроны? Подсядем на евро? Быстро и красиво?

Члены рабочей группы по переходу на евро мрачно потупились. Общее мнение выразил министр экономики Партс.

— Камрад Ансип, — сказал он решительно. – Мы тебя, конечно, уважаем как родного. Ты не представляешь даже, насколько…

Премьер-министр при этих словах поежился, но промолчал.

— Но народ, — и Партс широким взмахом руки обвел собравшихся. – Народ желает знать: ты это все серьезно или как?

Почтенное собрание, обозванное народом, одобрительно зашумело. Министр финансов Падар уточнил:

— Мы так поняли, что эти разговоры о переходе на евро – для умственно неполноценных, ведь Маастрихские критерии нам не поднять лет пять. И, получается, будем просто отвлекать внимание публики от безработицы и прочих мелких неприятностей?

Ансип дождался тишины и приказал:

В ожидании начала заседания правительства министры коротали время, делясь друг с другом впечатлениями от последних событий.

— …И я им авторитетно так говорю: буду просить помощи у банков. Не может такого быть, чтобы в тяжелое время они нам отказали, — рассказывал министр финансов Падар.

— Ну, и как? – спросил его кто-то из камрадов.

— Пошел по банкам… Как и обещал… – тяжело вздохнул Падар. Коллеги вокруг него проявили живой интерес к теме:

— Это понятно. Ты нам конкретно покажи, что делать, когда их на хорошее дело уговорить надо?

— Ладно, — согласился министр финансов. Он расслабился, плечи опустились. Затем Падар мешком бухнулся на колени, сделал плаксивое лицо, вытянул ладонью вверх правую руку и монотонным голосом забубнил:

— Люди добрые! Сами мы местные, погорельцы… Как это там?.. Же не манж па сис жур… Поможите, чем можите…

— Не жалостливо совсем! – ожил вдруг министр сельского хозяйства, так редко открывающий рот, что многие сомневались в его существовании. – Смотри, как надо…

«Служба внешней разведки Германии на протяжении многих лет собирала в Эстонии данные, причем эстонская полиция безопасности об этом не знала…»
Postimees: КаПо не знала о работе германской разведки в Эстонии

Ансипу снова снился министр внутренних дел. Премьер-министр устал от этого навязчивого кошмара, но, даже понимая, что это сон, никак не мог заставить себя проснуться. Приходилось слушать…

— Немцы, конечно, поступили по-свински, — вещал Пихл во сне премьера. — Schweinehund! Так нас унизить! Das ist просто fantastisch!
«Откуда у него такая лексика? Что за фильмы он, интересно, смотрит?» — подумал Ансип. «А вот это мое личное дело!» — мысленно огрызнулся Пихл. И продолжил вслух:

— Но именно на ошибках учатся. И меры мы приняли незамедлительно, — сказал он и выложил на стол перед премьером красочно оформленный бейджик.

— Это что? — поинтересовался Ансип. Пихл заулыбался:

— Это — know-how в сфере контрразведки, такого еще в мире не было. Аккредитация шпиона! Можно сказать — наша эстонская Nokia!

«Да говори ты уже по делу!» — мысленно всхлипнул от жалости к себе премьер. «… …! …! … … …!» — грубо подумал в ответ Пихл на чистом русском языке.

Марет Марипуу, министр социальных дел, стояла на табуретке с накинутой на шею петлей. Хорошо намыленная веревка уходила под потолок, откуда, перекинутая через балку, спускалась к крюку на стене.

— Ну, что ж, начнем, — скорбно начал Ансип. Из-за стола, за которым собрались члены правления Партии Реформ, с торжествующим визгом выскочила рыжеволосая стройная дама, проворно подскочила к Марипуу и отвела для удара ногу, собираясь вышибить табуретку из-под госпожи министерши. Ансип поморщился, присутствующие отвели взгляды в сторону.

— Партайгеноссе Пентус! — окрикнул рыжую министр юстиции Ланг. — Самосуд недопустим. Мы ж цивилизованные люди, ё-моё… Делать все надо по закону или, по меньшей мере, по понятиям… то есть — по договоренности. Сядь, инфекция, тебе говорят!

С отчетливо слышимым шипением Пентус присоединилась к застолью. Ансип собрался с мыслями.

— Так. Начнем сначала… Да держите вы ее! — крикнул он соседям рыжеволосой, увидев, что она опять рвется из-за стола в направлении Марипуу. Соседи зажали Пентус могучими плечами, нежные дамские косточки хрустнули, и она, наконец, успокоилась.

— Итак, полагаю, с ситуацией все в курсе. Партайгеноссе Марипуу свою работу… Свою сферу ответственности… инвалидов… пенсионеров… как бы это поделикатнее сформулировать… — премьер задумался. Думал долго, все терпеливо ждали. Внезапно Ансип громко хлопнул ладонью по столу, все вздрогнули, а Марипуу чуть не слетела со своей табуретки – долго балансировала, но все-таки устояла. Пентус разочарованно вздохнула, а премьер-министр заорал:

— Довели уже! Кто скажет — почему мне сейчас в голову только русские слова и выражения лезут?! Это ж как надо работать правительству, чтобы я русский язык вспомнил?

«…Вашингтон должен найти пути продолжения защиты либерально-демократических ценностей, которые прекратили холодную войну, но в то же время заниматься и возрождающейся, авторитарной и злобной Россией», — написал Ильвес и откинулся на спинку кресла. Рядом уютно потрескивали дрова в камине, под окнами резиденции разгребали снег и кололи дрова нанятые канцелярией президента батраки…

«Нет, определенно, я — талант. Только надо не забыть предупредить, чтобы tigeda Venemaaga перевели на русский не как злобной Россией, а, например, агрессивной Россией. Ай да Тоомас, ай да Хендрик, ай да сукины сыны!» — подумал президент, перечитав текст своего послания Бараку Обаме.

Зазвонил телефон. Ильвес снял трубку и тут же об этом пожалел, услышав совершенно неуместный после пяти вечера голос Ансипа.

— Слушай, камрад, — довольно уныло начал премьер-министр. — Тут такая тема… Никак понять не можем, как это тебе удается? У нас заседание правительства два часа как закончилось, а мы все сидим и соображаем — как ты умудряешься всегда сухим из воды выйти? Начиная аж с 98-го, когда за «желтые карты» приватизировал квартиру на Вышгороде, предоставленную тебе работодателем, а потом вроде как загнал ее с нехилой выгодой. Творишь, что хочешь, а все равно популярнее нас раза в три. Ну, то, что не местный — это, ясное дело, сильный аргумент, но…

Ансип говорил на все более высоких тонах:

Министры гуськом покидали зал совещаний, когда им в спину раздался голос Ансипа:

— А вас, Пихл, я попросил бы остаться.

Министр внутренних дел сделал поворот «кругом» и уставился на премьера. Дверь с мягким щелчком захлопнулась.

— Давайте пообщаемся попросту, как камрад с камрадом.

«Стучать будет, — подумал Пихл, — Или из меня компру на кого-нибудь вытягивать…» «А вот и не угадал», — подумал в ответ Ансип.

— Ваш подчиненный, генеральный директор КАПО, камрад Райво Аэг, он как?.. — премьер сделал паузу.

«В каком смысле?» — подумал Пихл. «Не перебивай!» — подумал в ответ Ансип.

— Он у вас газеты читает? Радио слушает? Или информацию получает исключительно оперативными путями? — сыпал вопросами премьер-министр.

Пихл сосредоточился и перестал думать, чтобы лучше понимать Ансипа. В его глазах появился немой вопрос — а в чем, собственно, дело?

— Это я к тому, что недавно он дал интервью, в котором… — премьер глянул в лежащую на столе памятку, — в ответ на вопрос о самом позитивном событии прошлого года назвал таковым то, что, цитирую, «Европа сумела консолидироваться в ответ на нападение на Грузию». А самое негативное событие года — это «Россия, разоблачившая свою агрессорскую сущность атакой на независимость Грузии».

Вопрос в глазах Пихла сменился выражением колоссального изумления. Ансипу стало неудобно.

«Последнее свое путешествие Гулливер совершил в страну гуигнгнмов, удивительных лошадей. В этой стране были и люди, так называемые йеху, но они находились на очень низкой ступени развития и содержались в рабстве у гуигнгнмов. В Гулливере, несмотря на его ухищрения, узнали йеху, но, признавая его высокое для йеху умственное и культурное развитие, содержали отдельно на правах скорее почётного пленника, чем раба».

Автор пересказа неизвестен

Ансипу снился сон, в котором он во второй раз читал текст, подсунутый ему министром иностранных дел:

«Мы, люди Латвии, просим Швецию оккупировать нас. По нашему мнению существование Латвии, как государства, лишено смысла», — такими словами начинается петиция, под которой подписалось уже 12 259 человек. Автор письма, латышский студент, сообщил, что петиция является протестом против правительства, которому он больше не доверяет».

— Что ты мне вечно всякую гадость подсовываешь? И какое это имеет к нам отношение? – спросил он в своем сне, брезгливо отбросив в сторону распечатку.

Паэт поднял лист с пола, засунул его в папочку и тщательно завязал на бантик тесемки.

— Гадость то она гадость и есть, конечно, но посовещаться таки необходимо. Тут мыслить надо глобально и стратегически, на перспективу, в духе основополагающих тенденций развития цивилизованного мирового сообщества.

Однажды Ансип позвонил президенту.

— Слушай, камрад, — сказал он. – Тут такое дело…

Президент подумал – «Да кто ты такой!», и меланхолично хмыкнул:

— Да знаю я твои дела.

Премьер-министр подумал в ответ – «А ты кто такой!», досчитал до десяти и спокойно продолжил:

— Мне тут один камрад показал проект твоих ответов на вопросы «Актуальной камеры». Ты там, типа, говоришь, что «экономический спад, конечно, неприятное явление, но следует помнить, где была страна 10, 15 и 20 лет назад».

Президент на своем конце телефонного провода досчитал до пятнадцати и сравнительно равнодушно буркнул:

— Оторву я когда-нибудь руки этому твоему камраду. Вместе с погонами. Или из сотсиаал-демократической партии выгоню на фиг. Поработает охранником или инкассатором – может тогда соображать начнет – чьи проекты кому показывать можно. Ну, а твои претензии в чем?

— В числительных, — ответил Ансип и досчитал до двадцати. – Да ты же не местный, откуда тебе знать…

Премьер-министр немного помолчал. Президент молчал тоже – считал до двадцати пяти.