В последнее время меня довольно часто спрашивают: как члены нашего правительства принимают такие решения? Имея в виду, что – ну как можно всерьез рассуждать о привилегии посещать Европу и запрещать россиянам въезд в Эстонию, если еще недавно приезжающие из России составляли в нашей стране 52% от иностранных туристов. Эти члены хоть знают, сколько у них работающих в туристической сфере? И где половина из них найдет себе применение? Или: как можно ограничивать поставки в свою страну стратегического сырья от соседей, когда знаешь, что в твоей любимой неньке-Эстонии загнутся после этого целые отрасли, а Россия свои газ, древесину и удобрения все равно продаст?
Короткого ответа у меня нет. Но есть одна история.
В середине 70-х я довольно часто по субботам ходил на таллинский ипподром, на бега. Причин было две: мой лучший друг той поры жил на улице Лилле, неподалеку от ипподрома, во-вторых – мне очень нравятся лошади. А вы что подумали? Нет, разумеется, я не играл. Да подростка с его сэкономленным на школьных обедах рублем к беговой кассе тогда и близко не подпустили бы. Жуткие были времена. Одно слово – тоталитаризм. А ведь мне тогда казалось, что я знаю о лошадях столько, что обязательно выиграю. Если сделаю ставку. На ипподроме все так думают. Но сейчас не об этом.
Рядом с ипподромом, на Палдиски маантеэ, была «психушка». Куча больничных зданий, огромная территория с клумбами – и все это хозяйство за трехметровым забором. Но как я не единожды в жизни убеждался – чем выше забор, тем больше в нем дыр. Неофициальных проходов. Так что ничего нет странного в том, что и на ипподроме, среди сотен игроков, регулярно крутился человечек в застиранных пижамных штанах под плащом из болоньи и больничных тапках на босу ногу. Держался он горделиво, говорил тихо и медленно, причем в речи использовал столько жаргонизмов, что всякому новичку немедленно становилось ясно: это не просто великий знаток беговых лошадей – это, мать его, конский эксперт высшей пробы.
Так вот, этот пациент психушки стоял сбоку от трибуны, откуда с важностью оглядывал лошадей. Иногда он выкрикивал советы жокеям – и те, ухмыляясь, махали ему в ответ руками. Ну прям второй Виктор Тихонов, со скамейки запасных дающий последние указания своей сборной.
Еще псих косился на толпу, выискивая в ней людей с растерянными лицами. Новичков на ипподроме видно сразу. Найдя очередного такого, он подходил, трогал его за плечо и что-то шептал на ухо. Потом, обычно после четвертого забега, он находил одного из них, получал синюю или красную бумажку – и серым дымком улетучивался в направлении высокого зеленого забора.
Мне было лет 12 или 13, но даже тогда я понял, что происходит. Когда ко мне однажды подошел разгневанный гражданин в шляпе и спросил: «Мальчик, ты не видел, куда делся этот мудак в тапках? «В четвертом заезде ставь на Аполлона, это верняк!» — передразнил он кого-то, злобно оглядываясь. – Падла! Найду гада – шею сверну!»