«По инициативе националиста Тийта Мадиссона, 2 февраля перед посольством Российской Федерации прошел пикет, в рамках которого участники требовали соблюдения Тартуского мирного договора. Пикет длился час, Мадиссон и его сподвижники требовали, чтобы Россия вернула Эстонии Печоры и земли за Нарвой…»
Националисты требуют вернуть Печоры
«День Сурка традиционно отмечается 2 февраля. Говорят, если сурок вылезет из норки после зимней спячки и увидит свою тень, значит, зима уйдет не скоро, и сурок уйдет спать еще на шесть недель. Если тени не будет — весна не за горами…»
.
Улица Пикк в Таллинне, как обычно в этот день, походила на район «красных фонарей»: по одну ее сторону топтались люди с флагами и транспарантами, по другую жались к стенам и витринам журналисты с фото- и кинокамерами. По проезжей части мимо них струился жидкий поток туристов.
— Господин Мадиссон! — подлетел к небритому типу в егерской кепке человек с микрофоном. — Как это замечательно, что в наше нестабильное время есть хоть что-то постоянное!
— Чё? — подозрительно нахмурился Мадиссон. — Ты кто, морда?
— Каждый год в этот день мы с вами встречаемся здесь, у российского посольства…
— Это святое место! — перебил журналюгу Мадиссон. — Не в том плане, что посольство, а здесь… э-э-э… должны быть все лучшие люди, которые… ну, эта… не могут больше терпеть засилья жидов и оккупантов. Типа Лаара там, и прочих пособников…
— Давайте сначала о другом, — предложил репортер. — Расскажите нашим зрителям, как вы проводите этот день с утра. Думаю, это будет полезно знать всем истинным патриотам.
— А-а… Так эта… Мы ж не сионисты какие… У нас от своего народа секретов нету… — сообщил главный патриот Эстонии. — Ваще тут дело такое… — нервно оглянулся Мадиссон. — Есть у нас такое, значить, поверье, что ежли второго февраля я встану у российского посольства под самый как бы яркий фонарь, и не увижу собственной тени, то, эта… Печоры, типа того, уже, значить, наши… Идите, дармоеды, забирайте плоды нашей несгибаемой борьбы! Поэтому утро, конечно, очень важно. Чтоб никаких проколов… — сказал патриот и надолго замолчал.
— То есть… — начал было журналист.
— Не перебивай! — рявкнул Мадиссон. — В общем, эта… Встаю, заправляю гроб… Я завсегда в гробу ночую перед вторым-то февралём. Хорошие сны снятся… Печоры там наши, Занаровье… И иду, значить, глядеться в зеркало. Ежли отражения своего не вижу, то эта уже добрый знак. Значить, могу и тени своей не увидеть. Поэтому сколько можно — с закрытыми глазами хожу… — поделился Мадиссон. — Ну, диета особая — эта закон. Никакого чеснока чтоб, и от серебра остерегаться. Бриться тоже не стоит…
Он замолчал и насупился, явно вспомнив что-то неприятное.
— А то как-то вот рука от этого… типа нервного напряжения, дрогнула… Само собой — кровь! — выкрикнул последнее слово Мадиссон. Его сподвижники у дверей посольства, услышав знакомое слово, сразу возбудились, начали что-то скандировать. Проходившая мимо группа туристов ускорила шаг.
— Так даже не заметил, как… эта… сам себе вену прокусил и давай сосать эти… лейкоциты с эритроцитами! И так, понимаешь, увлекся, сам себе отсасывая, что… эта… чуть не загнулся от потери крови тогда… — пригорюнился патриот. — Еле откачали… Так что с утра дел море: не мыться, не бриться… А потом — сюда, к посольству, значить…
— В этом году вы здесь с прошлогодними плакатами, но с новыми флагами, — поднял следующую тему репортер. — На голубом фоне белый круг, внутри которого черные… А что это там, в белом круге?
Журналюга показал в сторону флагов, напротив которых застыла истуканами группа обалдевших немецких туристов.
— Дерёвня! — презрительно отозвался Мадиссон, снял перчатку с правой руки, прижал большим пальцем одну ноздрю и смачно сморкнулся другой. Затем деликатно вытер руку о свою куртку цвета хаки. — Это же стяг нашей Партии национальной независимости! А эта, значить… — мотнул он головой в сторону одного из штандартов. — Ну, в белом круге, типа закорюки — эта мотыги. Тяпки, ежли по простому. Которыми мы как бы бесповоротно выкорчуем русские пограничные столбы на нашей Печорщине. Когда я сюда, значить, приду, и тени своей не увижу… — печально закончил он, глядя себе, значить, под ноги. Там, как обычно, серела на снегу тень.
Ваш комментарий будет первым