О литературном даре директора Языковой инспекции

С любезного согласия Яны Тоом я размещаю на своем блоге ее статью, но с одним маленьким «но»: автор приведенного в ней рассказа уже заявил о нарушении его авторских прав, так что произведение будет, в основном, пересказано.

Dorogije rebjata, prekratite! или Недетские книжки

Яна Тоом

Директор Языковой инспекции Ильмар Томуск пишет детские книжки. Что интересно, буквально на бегу: по вечерам, совершая пробежки в парке у Черной горки, он придумывает сюжеты. А потом берет отпуск – обычно в августе, — и записывает весь урожай за 11 месяцев.

Когда в ходе одного интервью он мне об этом рассказал, я, признаться, была поражена. Томуск – и детские книжки! И так, в пораженном состоянии, я провела последние два года. Пока мне не попалась в руки книжка Ильмара Томуска «Брат Йоханнес» (Vend Johannes, Tänapäev, год издания почему-то не указан), и теперь я хочу поразить вас – не все, знаете, одной поражаться!

Книжка, о которой идет речь, представляет собой сборник небольших рассказов, главным героем которых является 14-летний подросток. Рассказики эти по большей части вполне идиллические: Йоханнес бегает с мамой наперегонки, Йоханнес играет с братом, Йоханнес крестится и все в таком роде. Но есть в этой бочке меда и ложка дегтя. Называется она

«Йоханнес практикуется в иностранных языках».

В начале рассказа Йоханнес недовольно бурчит. «Ну почему мы должны учить этот русский язык, английского хватило бы за глаза» — рассуждал вечером недовольный Йоханнес».

Отец, как может, его переубеждает. Дальше, как водится, Йоханнеса учит жизнь. События, ненавязчиво сообщает автор, происходят в День независимости. «…Приближаясь к остановке мальчики увидели странную картину. Двое чужих дядек, по виду лет двадцати, не меньше, возились за остановкой, а под ногами у них барахтался мальчик в знакомой куртке. Йоханнес подошел к компании поближе и его глазам открылась страшная картина: чужаки повалили маленького Прийта на землю и пинали его ногами. Однако Прийт крепко держал свой полученный в подарок на день рождения мобильный телефон и не собирался его отдавать. Хотя нос его уже был разбит в кровь, а куртка порвана.

Йоханнес, естественно, призвал бандюков к порядку. На эстонском. «Они посмотрели на Йоханнеса остекленевшими глазами и ему показалось, что мучители Прийта ничего не понимают.

Йоханнес перешел на английский. С тем же эффектом: «Tševoo?» – протянул один из драчунов и сделал пару шагов в сторону Йоханнеса. «Tševo tebe nado?“ – повторил он злобно.

И тогда герой рассказа призвал на помощь свой русский: «Dorogije rebjata, prekratite!» — старательно произнес он выражение, лучше всего запомнившееся на последнем уроке русского языка».

Драчуны отступили, Прийт с друзьями уехал на троллейбусе, а Йоханнес пошел домой лесом. И тут кто-то напал на него сзади. Йоханнес развернулся и увидел давешнего хулигана. «Мужчина покачивался, как сосна на прибрежном ветру. И глаза у него как-то странно бегали. «Po morde hotšeš?“ – спросил он, злобно размахивая кулаками под носом Йоханнеса. «Что бы это могло значить?» — размышлял Йоханнес. «Morda по-русски вроде бы челюсть, а hotšeš как-то связано с желанием. Судя по телодвижениям, он все же очень хотел заполучить телефон Прийта. Но я нарушил его планы».

(Клянусь: когда я это читал в первый раз и полный текст – плакал! – М.С.)

Йоханнес всё еще пытается договориться: «Но, к сожалению, это предложение никак не приходило на ум. Он только вспомнил, как по-русски спросить, дома ли мама. «Mama doma?» — спросил Йоханнес топтавшегося перед ним драчуна и собрался продолжить путь. Однако противник снова схватил его за ранец и в то же время угостил целям потоком сочных ругательств, из которых Йоханнес ничегошеньки не понял».

Герой пытается уйти, но русский бьет его сзади в затылок. А «через мгновение он снова был перед Йоханнесом и попытался расплющить нос мальчика между его лицом и своим кулаком».

Автор еще раз подчеркивает миролюбие Йоханнеса, но – у него нет выбора. «Противник уже заносил руку для следующего удара. Йоханнес отклонился от удара, половчее пристроил на спине рюкзак и неожиданно для самого себя послал в сторону нападавшего свой могучий кулак. Так как прежде Йоханнес никого не бил, он и предположить не мог, к каким последствиям это может привести».

И вот он, happy end: «…Ноги атаковавшего Йоханнеса мерзавца внезапно оторвались от земли, после чего он пару метров как по волшебству пролетел над землей, будто сбившаяся с курса торпеда, а затем принял горизонтальное положение, да так и остался спокойно лежать на том же месте, где приземлился».

(Дальше у некоторых неподготовленных читателей начнется истерика – М.С.)

«Йоханнес приблизился к поверженному противнику и наклонился, чтобы понять, не нужно ли вызвать скорую. Бояться было нечего – это не был больше тот тип, который мог отнять мобильник. Он с трудом поднялся, высморкался в ладонь, умоляюще посмотрел на Йоханнеса, тихо пробормотал: «Izvinite, bolše ne budu“, и скрылся в сумрачном кустарнике».

В результате Йоханнес понимает, что учить русский надо – пригодится. Чем радует дома своего папу.

***

Далее – вновь Яна Тоом:

Вот такой замечательный рассказ я обнаружила в сборнике гендиректора Языковой инспекции Ильмара Томуска. И, честно говоря, была удивлена. Дело в том, что лет десять назад по наводке Илоны Мартсон я посвятила полгода плотному знакомству с современной эстонской литературой. Причем дюжина книжек была отобрана по одному признаку — по наличию в них русского героя. Первым в этом ряду шел роман (кстати, замечательный) Майму Берг «Я любила русского», парафраз к «Я любил немку» Антона Хансена Таммсааре, а замыкали список тогда еще молодой и плодовитый (в литературном плане) Каур Кендер и некто Матт Баркер с романом Leegitsev täiskuu («Тлеющая полная луна»).

Короче говоря, за эти полгода погружения в современную эстонскую прозу я убедилась, что русский герой на страницах эстонского романа появляется почти исключительно как объект сексуального влечения, причем порой весьма нездорового. Он — часто довольно подробно — делает эстонскому герою хорошо, а потом исчезает со сцены, причем, как правило, весьма недостойно. Скажем, в петлю.

Помнится, тогда я наивно рассуждала на тему, что вот пройдет в душах эстонцев тяжелый аффективный след советского режима, сменится поколение этих писателей, и лет через двадцать мы будем жить в совершенно другой стране. Дудки! Потому что за эти годы мы неоднократно наблюдали, как тем же ядом нетерпимости и вражды отравляют детей.

Не приходится даже напрягать память:

— «Рождество божьих коровок», мультик, в котором шумные соседи, которые портят всем праздник, говорят с русским акцентом.

— Дубляж мультика про слона Хортона, в котором стервятник Влад не только кричит на смеси эстонского с нижегородским «Ма нээлан та алла я сиис оксендан да ялле нээлан та алла. Тазута!», но и выражается как извозчик.

— Сборник анекдотов для внеклассного чтения, за который потом был вынужден извиняться министр Лукас. Мне запомнилось оттуда, что негров хоронят в гробах со щелями, чтобы черви могли выползти поблевать, но были и другие — ничуть не более безобидные — шедевры. И про русских, и про китайцев.

— Описанный не далее как на прошлой неделе учебник эстонского, в котором девочка говорит маме «Bläää».

— Теперь вот Томуск.

Что характерно, все это видовое многообразие наблюдается при том, что никто из нас пристально не отслеживает картину эстонской литературы для детей. Хотя и по доходящим до нас фрагментам ясно, что работа по воспроизводству национальной и языковой нетерпимости среди подрастающего поколения выполняется с неизменным прилежанием. И сегодня мне, честно говоря, значительно труднее демонстрировать оптимизм и предсказывать скорый расцвет толерантности, чем в теперь уже далеком 2001 году. Хотя возможно, я просто наконец поумнела. Спасибо, господин Томуск!

Комментарии