«О президенте Т.Х.Ильвесе будет в ближайшее время снят документальный фильм…»
Pruuli ja Talvik teevad president Ilvesest filmi
.
«Стук копыт заглушил внезапно налетевший пронзительный всхлип губной гармошки. Том-Бабочка медленно поднял голову и сдвинул на затылок насквозь пропотевшую шляпу. В салун, звеня шпорами, ввалились несколько мексиканцев, грязных и небритых. «Бандиты…» — подумал Том. «Бабочка…» — подумали тупые бандиты.
…….— Виски! — рявкнул один из них бармену. По стойке заскользили стаканы, забулькал второсортный бурбон.
…— Эй! — окликнул грубиянов Том, презрительно прищурив глаза. — Потише там! Здесь некоторые отдыхают!
…— В могиле отдохнешь! — загоготали бандюки.
…….Том медленно поставил на стол свой бокал, положил рядом сигару. Это было очень трудно сделать, не убирая задранных на край стола ног в ковбойских сапогах, но он справился. Бабочка не пил и не курил, однако хотел быть своим для посетителей салуна. Поэтому, приходя в него, брал на вечер стакан молока и сигару. Сигару через несколько часов сдавал назад.
…— Этот город — под моей защитой! — процедил Том сквозь плотно сжатые губы, и опустил ладони на ремень, поближе к кобурам. Салун вновь заполнили нервные трели губной гармоники.
…— Да ты и в дохлого бизона не попадешь с трех шагов! — продолжали изгаляться плохие ребята. — Потому что завязнешь в его дерьме, которое не разглядишь!
…….Но, радуясь развлечению, плохиши оторвались от стойки и выстроились в ряд. Руки их нервно сжимались и разжимались. Посетители салуна без паники, но спешно уходили с линии стрельбы.
….— Я не вязну в дерьме при встрече с ним, — отчеканил Том. — Я его размазываю по стенке…
…….Мексиканцы выхватили свои револьверы, но Бабочка всех опередил: грохот выстрелов звучал всего пару секунд, кабак заполнили клубы порохового дыма, в котором послышались звуки падающих тел, перемежающиеся извергаемыми ими грязными ругательствами на мексиканском языке…»
— На каком языке? — поднял брови режиссер.
— На мексиканском, — терпеливо пояснил Ильвес. — Они же мексиканцы. Я ж из Америки, я всё там знаю. Ты дальше читай, вот где настоящая находка…
«Ловким движением Том-Бабочка опустил свои револьверы в кобуры и поправил на шее галстук, которому был обязан своим прозвищем.
…— А когда я стреляю в дерьмо, — продолжил он свою мысль, — из него даже брызги не летят…
…….Он потянулся за стаканом, но не удержал равновесия и грохнулся вместе со стулом на пол, залитый с головы до ног молоком…»
— Это зачем? — удивился режиссер.
— Такая теплая нотка человечности, — сообщил президент. — Чтоб не казался слишком уж супер-сверхгероем.
— А еще какие-нибудь идеи есть? — спросил, подумав, режиссер.
— А как же! — засуетился, раскрывая следующий сценарий, Ильвес. — Вот!..
«Около десяти утра в зал начали стекаться участники встречи. Первым прибыл дон Томазо Ильвеоне. Он занял место во главе стола. Его элегантно завязанный галстук-бабочка плотно сидел на мощной шее.
…….Вторым явился Андреа Ансиппи, стройный и загорелый босс одной из самых уважаемых семей синдиката. В молодости он поступил на службу к одним серьезным ребятам, где прошел отличную школу. Затем переметнулся в другой клан. Его звериная жестокость ошеломляла. Так что повсюду кличку он получал одну и ту же — Чистодел. В сопровождении consigliori, такого же загорелого, как он сам, Ансиппи подошел к дону и поцеловал его руку — в кольцо, украшающее средний палец.
…….Затем гости пошли косяком. Говоря дежурные слова приветствия, все они подходили к дону, чтобы в поклоне поцеловать его руку. Последним, как всегда, появился Марто Ларризи. Он всегда опаздывал, оправдывая это большой занятостью научной работой.
…— Прежде всего хочу поблагодарить вас всех за то, что вы приехали, — начал глухим негромким басом дон Ильвеоне. — Я расцениваю это как услугу, оказанную мне лично, и считаю себя в долгу перед каждым, кто здесь находится.
…….Он помолчал. Ничей голос не прервал его молчания. Дон вздохнул:
….— Мы — люди чести. Как случилось, что дело зашло так далеко?..»
— Понятно, — прервал Ильвеса режиссер. — Только я не Серджио Леоне и не Френсис Форд Коппола. Нам бы чего попроще…
Он посмотрел на Ильвеса, попросил:
— Сдвинь брови!
Президент наморщил лоб, глаза у него от усилия сбежались в кучу, рот вытянулся гузкой.
— Скажи чего-нибудь! — приставал режиссер.
— Э-э-э… — напрягся Ильвес, — Гитлер капут!..
— Да уж… капут… — вздохнул режиссер. — Слушай, может снимем про тебя документальное кино? Без затей, по простому…
— Чего это вдруг? Про Саакашвили вон художественное снимают, а про меня — документальное? Про мою-то эпическую фигуру? — обиделся президент. — И сценарии эти я зачем тогда, ночей не спамши, писал? Тьфу на вас! Тьфу на вас еще раз! — суетливо взвизгнул он и еще раз попробовал сдвинуть брови:
— Все — вон!..
В опустевшем и ставшем, таким образом, отдельным кабинете, Тоомас Хендрик склонился к супруге:
— Вот вы говорите, президент, президент… А вы думаете, нам президентам легко? Да ничего подобного, обывательские разговорчики! У всех трудящихся два выходных дня в неделю, а мы, президенты, работаем без выходных. Рабочий день у нас ненормированный.
Закусывайте, прелесть моя, закусывайте. Все оплачено. Если хотите знать, нам, президентам, за вредность надо молоко бесплатно давать. Журнал «Wall Street Journal» так прямо и указывает. Нервные клетки не восстанавливаются.
— И все-то ты в трудах, все в трудах, великий государь, аки пчела.
— Марго, вы единственный человек, который меня понимает, ну, еще рюмочку кардамонной под щучью голову? Эх, Марфа Васильевна… Марфуша! Нам ли быть в печали!
Теперь уже Эвелин Ильвес очень убедительно сдвинула брови:
— Какая еще Марфа Васильевна?!
Но это уже совсем другое кино.
Прикольно!