Выбрать часть: (01) | (02) | (03) | (04) | (05)
(06) | (07) | (08) | (09) | (10)
(11) | (12) | (13) | (14) | (15)
(16) | (17) | (18) | (19) | (20)
(21) | (22) | (23) | (24) | (25)
Глава 9
ГАДЮШНИК
— О, дьявол! – заорал вдруг доктор, заставив Виктора вздрогнуть от неожиданности, и одним ловким движением запрыгнул на кресло.
— Прячь ноги, живо! – срывающимся на визг голосом скомандовал он, схватил со столика большую уродливую пепельницу и запустил ею в угол за спиной Виктора.
Дешевая керамика разбилась с громким хлопком, осколки осыпались на пол, а на поверхности сейфа появилась новая небольшая вмятина. Перепуганный поведением доктора, Виктор сидел, выпучив глаза и задрав ноги выше подлокотников.
— Сюда давай живо! — заорал Олендорф, перешагнув на журнальный столик и нервно оглядывая пол. — Чего застыл?!
Виктор зашевелился.
— Ноги на пол не ставь! — продолжал блажить доктор.
Оказавшись выше гостя, он разглядел странную красно-черную шляпку без полей, прикрывавшую его темя.
— Кстати, зачем ты носишь эту таблетку?
— Позапрошлым летом мне как-то пришлось по команде бандитов копать могилу…
Но Олендорф тут же прервал Виктора:
— Ладно, потом. Сейчас не до этого!
Уже порядком напуганный происходящим, Виктор кое-как пристроил ноги на сиденье, неуклюже поднялся и, не разгибаясь, переступил на столик. Совсем невысокий, такой, что и Игнатий Лойола, не вставая с колен, мог бы на него взлететь. Даже после скоромной вечерней трапезы.
— Что? — прерывистым, слегка плаксивым голосом спросил, наконец, он. — Ну что происходит-то?
— Крайт! — сообщил Олендорф, не отрывая глаз от пола, и всунул в руку Виктору вторую пепельницу. — Держи! Осторожнее, она скользкая! Не урони на столик!
— А? Что?
— Да крайт же!.. Это змея такая! Индийский аспид! – рявкнул доктор. – Скомандую – кидай эту штуку в низ сейфа, крайт точно там!
— У вас аспиды по кабинету ползают? — взвыл репортер. — Откуда они взялись?
Виктор перехватил поудобнее покрытую цветной глазурью и действительно скользкую пепельницу, аж костяшки пальцев побелели, но сам меж тем подумал, что сейф здесь вовсе не при чем: ему вдруг очень захотелось треснуть этой пепельницей по затылку Олендорфа.
— Да одна она, единственная! Ползучих гадов у нас в редакции — как грязи на болоте, но ядовитая змея, так сказать, в зоологическом смысле — всего одна, — порадовал его доктор, осторожно перешагивая с журнального на письменный стол.
— Что, через канализацию пролезла? – вглядываясь в угол, хрипло спросил стажер.
— Не совсем… Начальство считает, что животные создают уют, семейную такую обстановку… Дало отмашку. Вот и потащили сотрудники в кабинеты морских свинок и попугайчиков. Я и сам… Но один дебил принес в свой кабинет этого крайта, поселил в аквариуме. А на позапрошлой неделе, — тревожно озираясь, бормотал Олендорф, — уборщица его кокнула. Хотя с ее-то именем — Клеопатра, назвали же родители! — надо было этот аквариум со змеюкой за три метра обходить.
— А при чем тут это имя? — нашел, несмотря на овладевшую им панику, в себе силы удивиться Виктор. Доктор отчего-то печально вздохнул:
— Долго объяснять…
— Ну и порядки у вас тут! Таких дур лучше сразу увольнять!.. — запричитал, окончательно поверив в змею и тоже вглядываясь в пол, молодой журналист. — Зачем их держать рядом с умными людьми?
— Да как ты покойницу-то уволишь? Вот только вчера и свезли Клёпу нашу на кладбище, под тоненькую такую березку положили… Крайт жалит так, что и боли не чувствуешь. Большинство после этого во сне помирает, тихо и мирно. Может, она кого из нас уже куснула, просто мы не почувствовали.
После этих слов Виктор сразу ощутил странное какое-то жжение в правой лодыжке. Да и левая как-то нехорошо зачесалась. Вконец перепуганный, он принялся, поскуливая, одной рукой лихорадочно задирать штанины джинсов, намереваясь осмотреть ноги. Осуществить это намерение не дал доктор.
— Вон она, опять у сейфа! Бросай! — заблажил он неожиданно тонким голосом.
Виктор, хотя никакой змеи не видел, изо всех сил метнул пепельницу, с грохотом разбившуюся о железную коробку. Оставшись с голыми руками, попросился к доктору, на письменный стол. Добрый доктор, снова крепко обхватив кисть Виктора, помог ему, заодно посчитав еще раз пульс. Опять получилось сто двадцать, чем он был приятно удивлен.
— Похоже, уползла, — спрыгнув на пол и сев в свое кресло, как-то буднично сказал Олендорф.
— Вы уверены, доктор? — плаксиво спросил Виктор, топчась по газетам. — Может, я еще постою тут, на столе? Посторожу… Отсюда обзор лучше.
Доктор поморщился, старательно маскируя улыбку.
— Уж я-то ее повадки изучил. Чуть не каждый день ко мне заползает, зараза, как на работу. Но двух пепельниц обычно хватает, чтобы ее испугать. Слезай!
Виктор встал на колени, осторожно опустил ноги на пол. Но перед тем, как сесть, отошел на середину ковра, встал на колени и осмотрел пространство под креслами и столами.
— Ну что, на этом, пожалуй, и закончим, — сообщил доктор. – Не забудь пилюли. Запомнил, когда и как их принимать?
Стажер похлопал по карману, мол, с этим всё в порядке, шесть штук в день, с двухчасовыми перерывами — и, зажав ладони между коленями, застыл в ожидании.
— На сегодня все, — удивленно на него посмотрев, повторил доктор.
— А как же это… реакцию проверить? – удивился Виктор. – Вы же хотели…
Олендорфу опять стало смешно, но он сумел сохранить серьезную мину и снова взял молодого репортера за руку.
— Извини, забыл. Старею, память уже не та, что прежде. Итак… Сосредоточься!
Виктор кивком пообещал быть предельно внимательным.
— Слушай очень внимательно!
— Уже!
— У тебя есть холодильник?
Стажер не сразу кивнул.
«В чем подвох?» — на эту немудреную мысль ушло несколько секунд.
— Так вот… – тихим голосом начал доктор. – В нем, в этом твоем холодильнике, — а именно о нем сейчас идет речь, — как и во всех без исключения холодильниках, — монотонно и медленно выговаривал он слова, как делают это дети, когда рассказывают друг другу страшилки, — внутри камеры есть кнопка, включающая и выключающая лампочку. Ну эту, там же, в камере холодильника. Это ясно?
— Понял, — прошептал репортер.
— Открыл ты дверцу – свет загорелся, закрыл – вроде как потух. Но в этих самых на вид обыкновенных холодильниках есть внутри еще и выключатель, которым можно, даже если ты внутри, включить… или выключить… или снова включить лампочку при закрытой дверке.
Виктор зачарованно следил за длинным тонким пальцем Олендорфа, то включавшим, то выключавшим воображаемую кнопку.
— Правда? Не замечал…
— А он есть, этот выключатель… Теперь представь на секунду, что ты являешься тем самым существом, для которого он сделан… Как оно и есть на самом деле, запомни: эта кнопка – для тебя, — очень монотонным голосом сообщил доктор. И нахмурился:
– Но кем ты в этом случае можешь быть? На самом деле мы знаем, кем, но давай немного пофантазируем. Давай поищем ответ на простой вопрос: кто имеет право щелкать этим выключателем – в твоей квартире, на твоей кухне?
— Давайте…
— Это, если мы попробуем описать ситуацию более понятным образом, такой, например, крохотный фреоновый домовенок, воображаемое существо в тулупе и валенках. Он очень, очень маленький. Уже по той хотя бы причине, что на холоде ничто не может вырасти до нормального размера. Наоборот…
— Ага! Я вот в прошлом году на мотоцикле в реку заехал. Восьмого марта! Жуть! Вода была просто ледяная! Так потом… — обрадовался Виктор тому, что хоть как-то может поддержать эту странную беседу.
— Знаю, что потом! – перебил его Олендорф. – А вот знаешь ли ты, что получится, если ты возьмешь табун першеронов, поместишь их где-нибудь за полярным кругом, в зоне вечной мерзлоты, и кормить будешь ягелем?
— Что?
— А вот возьми и попробуй! И сколько-нибудь понаблюдай. Сразу убедишься, что холод ограничивает рост. Через сотню лет сам увидишь результат. Те першероны, огромные лошади, которые выживут в снегах, превратятся в карликов, в маленьких болезненных пони. Так, о чем мы говорили-то?
Стажер отогнал от себя образ скукожившейся на морозе, жутко кашляющей на северном ветру лошадки размером с крупную собаку, угрюмо ковыряющей снег в поисках ягеля, и с трудом вспомнил:
— О домовом?
— Именно! – обрадовался доктор. – О маленьком домовенке, грязном крохотном существе под засаленной одеждой. А еще у него руки в цыпках, а изо рта, заросшего бородой, отвратно воняет. От него, если честно, такой смрад идет!..
Доктор опять наклонился в сторону недавнего практиканта и доверительным шепотом спросил:
— Ты когда-нибудь ел Эпуасс? Это сыр такой. Очень дорогой деликатес.
— Не знаю, — задумался Виктор. – Может, и доводилось пробовать…
— Едва ли. Ты бы не смог этого забыть. По мнению гурманов, от него такое зловоние исходит, будто целый год не мытые подмышки неделю пролежали на сдохшей крысе. Я однажды по неосторожности в пригороде Дижона зашел с кусочком Эпуасса в автобус, так такой штраф отхватил!..
Молодой репортер попробовал представить сыр в одном пакете с усопшим пасюком в подмышке Олендорфа и самого доктора со всем этим в общественном транспорте. Получилось плохо.
— Ну, меня-то часто штрафовали… — начал он, но был перебит доктором:
— Что-то я подзабыл, что мы обсуждаем?
— Сыр? Этот… Папуас?
— Разве?
— Разведение пони-першеронов на вечной мерзлоте?
Доктор промолчал. Виктор подумал еще. И неуверенно спросил:
— Домовых?
— Молодец! Ну и память у тебя! – восторженно воскликнул Олендорф. – Только не домовых, а одного конкретного, живущего в холодильнике. Вонючего, как Эпуасс
Олендорф брезгливо поморщился, Виктор непроизвольно скопировал его гримасу.
— У него вечно болит горло, ломит суставы. Хорошо, что хозяева холодильника держат кое-какие лекарства на верхней полке, есть чем натереться от ревматизма. И чем вмазаться от депрессии… Не жизнь, а сплошное мучение. Насморк я даже не упоминаю — он с ним практически родился, и вечно текущие сопли воспринимает как нормальное состояние.
Теперь стажер вслед за доктором изобразил сочувствие.
— Да еще постоянные проблемы с женщинами… Во-первых, поди найди в этой железной коробке фемину, во-вторых – не всякая согласится раздеться на этом холоде. Вернее, ни одну не уговоришь. Честно говоря, ему эти утверждения и проверить-то ни разу не удалось…
Сочувствие стремительно перерастало в сострадание.
— А когда у хозяев холодильника проблема с деньгами, так и из еды только окаменевшие пельмени да дешевый кетчуп.
— И рыбные палочки…
— И консервированная тыква…
— И польский маргарин в ведерке…
Собеседники, с симпатией посмотрев друг на друга, вздохнули, сначала Олендорф, следом за ним и Виктор.
— И холодильник-то барахло, вечно гудит и трясется. В утиль его давно пора. И получается, что работы нет, денег нет, личная жизнь ни к черту. Но вот вопрос…
Олендорф снова уставился на секундную стрелку.
— Если спросить — кто живет в холодильнике, между золотистой пачкой масла и коробкой с больши-и-ими такими яйцами?
Доктор хлопнул ладонью по столику и воскликнул:
— Кто это воображаемое существо? Выяснится, что это мы знаем. Но подумай и ответь на один-единственный вопрос — для кого, собственно, там, внутри твоего холодильника, установлен этот выключатель?
Виктор беззвучно, уставившись в стену, зашевелил губами, доктор крепче сжал его кисть.
— Ну вот, — секунд через десять откинулся на спинку кресла психотерапевт, — легкое замешательство, и пульс уже под сто сорок. Так что на этот счет не беспокойся — ты без труда поймешь, когда пора принять капсулу.
Он посмотрел на часы, встал, потрепал озадаченного Виктора по плечу и, ощущая себя вампиром, по доброте душевной отпускающим недопитую до конца жертву, проводил его до двери. И ушел репортер из этого странного места, где тебя подбивают испытать на себе колдовские снадобья и по которому ползают ядовитые змеи, несколько озадаченным, но гораздо более счастливым, чем когда он в него зашел.
«Какой только ерунды не именуют люди счастьем, — подумал, глядя вслед Виктору, доктор Олендорф. — А ведь это явление носит совершенно случайный характер. Каждый, если верить Жану Батисту Трюдо*, может внезапно, в абсолютно неподходящих обстоятельствах, вопреки логике и даже собственному желанию, стать счастливым…»
Доктор набрал номер коменданта здания:
— Да, это я… Клеопатру пришлите, будьте добры, тут у меня слегка прибрать надо. Да… И рабочего, сейф забрать. Больше он мне не нужен. А на пятницу закажите вывоз отходов. Да… Как всегда, две бочки.
Закончив разговор, он тем же пультом вернул в кабинет музыку, теперь это была одна из месс Телеманна. Подняв громкость, Олендорф зевнул, подошел к кушетке. За ней притулился обычный пакет из торгового центра, наполовину заполненный в точности такими же пепельницами как те две, обломки которых валялись сейчас у сейфа.
Доктор их пересчитал: керамических уродцев оказалось восемь. Что-то пробормотав, он взял пакет и подошел к книжным стеллажам. Нажал на головку крепежного болта. Раздался тихий щелчок и одна из секций беззвучно отошла от стены.
Олендорф проскользнул в образовавшийся проем, но через мгновение вернулся в кабинет, уже без пакета. Взгляд его скользнул по книжной полке, на корешке одной из старых книг в глаза бросалось название на немецком «Die erste lange Eisenbahnfahrt». Он снял ее с полки, раскрыл. Книга оказалась коробкой, в которой лежало несколько вручную свернутых сигарет. С одной стороны их концы были скручены в фитильки.
Несколько раз щелкнув зажигалкой, доктор с нескрываемым удовольствием сделал первую затяжку. В кабинете приторно и терпко запахло жженой пластмассой. Или преющей половой тряпкой. Или вагоном метро, в который набились со времен Буша старшего не мывшиеся бомжи. Или наоборот — отчетливо завоняло опрысканным тройным одеколоном скунсом. В общем, вонь тлеющего каннабиса вызывает очень разные ассоциации у разных людей.
С тлеющим косячком в левой руке, Олендорф подошел к письменному столу, смахнул с него на пол газеты и вернул с подоконника на столешницу лампу, держатель для бумаг и несколько милых безделушек. Последней, достав ее из крохотного сейфа в тумбе стола, он поставил в правом углу стола игрушку, потускневшую от старости и довольно обшарпанную модель электровоза.
Затем он по сгибам сложил клеенку с оленями и Санта-Клаусами, внимательно осмотрел поверхность журнального столика, вполголоса ругнулся, углядев свежую вмятинку, и чтобы не топтаться по осколкам пепельниц, с середины ковра забросил клеенку на сейф.
Оглядевшись, Олендорф решил, что вот придет уборщица и сделает остальное. А с него довольно.
Зажатый между большим и указательным, окурок уже жег пальцы. Доктор затянулся в последний раз и затушил его в кружке, на которой было изображена то ли очень породистая собачка, то ли совсем завалящая дворняга. Они, в принципе, не так уж и отличаются.
Оглядев кабинет, Олендорф удовлетворенно хмыкнул, взял с книжной полки тоненькую папку, подсел к столу и принялся за записи:
«С мнением г-на Бриннера согласен. Психотип кандидата определяют приемлемо узкий кругозор и легко подавляемое сознание. Проведенные тесты полностью подтверждают все перечисленные ниже психофизические характеристики: показатель управляемости по десятибалльной шкале равен девяти, скорость реакции на…»
Некоторое время доктор писал. Эту папку, кроме него, никто читать не собирался, так что строчил он своим обычным почерком и прочитать этот текст смог бы разве что какой-нибудь другой врач.
«Доверчив на все десять баллов. — Эту фразу доктор, тихонько хмыкнув, два раза подчеркнул. — Восприимчивость к новым идеям значительно выше стандартной».
«Рекомендую избегать неординарных ситуаций в поручениях, кандидат склонен к потере здравомыслия в стрессовых ситуациях».
Несколько минут у него ушло на заполнение стандартной анкеты, под которой почти нечитаемым почерком, каким пишут все врачи, он приписал:
«Вывод: данный кандидат, даже с учетом выявленных признаков диссоциального расстройства личности, в том числе возможной повышенной импульсивностью с переходом в агрессивность и при очевидной неспособности формировать привязанности является практически идеальным исполнителем. Особо следует иметь в виду, что при постановке задачи…»
Заполнив еще одну страницу рекомендациями, доктор перечитал это коротенькое заключение и добавил еще один абзац:
«На время испытательного срока, до трех месяцев, прописаны капсулы с голубым наполнителем, в обычной дозировке. ДМ О.Олендорф». И размашисто расписался.
Раздался тихий стук в дверь.
«Клеопатра? — с удивлением подумал Олендорф. — Как-то она сегодня очень уж быстро…»
— Да, входите!
Дверь медленно и беззвучно отворилась. Не настежь, всего лишь сантиметров на десять.
В образовавшейся щели сначала показался крючковатый нос, затем и вся голова встревоженного совенка. На пороге, по-прежнему озадаченный, стоял Виктор.
— Извините, это снова я… – пробормотал он, тщательно осмотрел пол вблизи туфель Олендорфа, затем поднял глаза на его лицо. Тот в немом вопросе поднял брови.
— Доктор… Чего-то недопонял я… Если этот выключатель в моем холодильнике не для этого, в бороде и цыпках, который там живет, то тогда для кого он?.. — жарким шепотом спросил стажер. И недоуменно потянул носом воздух.
«Он что тут, травку курит?!» — было явственно написано на его лице.
«И ведь каждый раз повторяется одно и то же, — подумал доктор Олендорф, непонятно почему опечалившись. — Куда мы катимся? С каждым годом они становятся все тупее и тупее…»
Ему вдруг захотелось сбежать куда-нибудь, где ничто не будет напоминать об этом кабинете и всех этих депрессивных, которые с утра до вечера ходят к нему за поддержкой. Ну или послать этого новичка куда подальше и выкурить еще один косячок: не порошки же ему глотать.
Ваш комментарий будет первым