Выбрать часть: (01) | (02) | (03) | (04) | (05)
(06) | (07) | (08) | (09) | (10)
(11) | (12) | (13) | (14) | (15)
(16) | (17) | (18) | (19) | (20)
(21) | (22) | (23) | (24) | (25)
Глава 11
ВСЕ НА ВЫБОРЫ!
— Хватит всей этой ерунды, — послышался справа от Виктора, из роскошных глубин страусиной кожи, недовольный голос главного редактора. — Что у вас по основной теме? До выборов еще два месяца, но расслабляться некогда. Пока наш человек не станет президентом — никаких охреневших законов, триколоров и римских пап.
Падишах резко склонился вперед и Виктор заметил, как некоторые участники совещания слегка отпрянули, даже те, которые сидели на солидном удалении от главреда, аж на другом конце зала.
— Наша газета не может оставаться в стороне, когда в стране такое происходит.
Главный редактор легонько хлопнул ладонью по столу, но этого хватило — в зале стало тихо, как в морге, когда сторож уже выпил пару колбочек медицинского спирта и, накрывшись тремя простынями, задремал на свободной каталке.
— Есть такое мнение, для нас весьма авторитетное, что нынешний Президент себя исчерпал. Отстал от жизни. Охромел и уже не способен идти в ногу со временем.
Он оглядел аудиторию, как бы проверяя, до всех ли дошло. При этом падишах старательно избегал смотреть на парадный портрет нынешнего Президента, что висел напротив. И решил повторить для тупых:
— Не соответствует Президент общей замысловатости момента. Выдохся. Поэтому прогрессивное человечество очень волнуется за нашего кандидата.
Главред широко раскинул руки, пытаясь выразить планетарный масштаб проблемы.
— Вы даже не представляете, насколько оно за него душой болеет. На глазах, можно сказать, седеет от этих переживаний.
В зале кто-то хихикнул. Несколько человек неодобрительно посмотрели в направлении звука.
— И мы обязаны, чем можем, помочь этому достойному человеку стать через восемь недель нашим следующим президентом. Демократичненько так, по возможности — без грубых излишеств. Возражения?
Работники редакции стали переглядываться. Так, как это делают школьники, когда учитель спрашивает, кто хочет к доске. Сам, добровольно.
— Трудно с ним, — сказал, поморщившись, уже знакомый Виктору редактор отдела внутренней политики. – Нашей истории не знает…
— Ха! А кто ее знает? — прошипел кто-то от двери. – Я недавно в учебник сына заглянул, так чуть на шпагат не сел… Интересно, я один не знал, что наша историческая родина – Атлантида? Что именно мы первыми заселили Урал, изобрели колесо, геометрию и формальную логику? И придумали втыкать палочку в эскимо…
— А еще всех победили и даже развалили СССР, — добавил аналитик из иностранных новостей. Потеребил рыжий ус и счел необходимым разъяснить:
— Нет, я-то не против…
— И что во всем этом плохого? – оскорбилась дама из отдела рекламы. – Побед много не бывает.
— Говорит кандидат с акцентом, слова путает… – не давала себя сбить внутренняя политика. — Про соседние страны наболтал всякой галиматьи…
— Что-нибудь серьезное? – озаботился главред. – Нам что теперь, надо… это… parabellum?
— Если и дальше так пойдет, то парабеллумы тут не помогут, лучше на всякий случай запастись парой десятков «Стингеров». Или коктейлей Молотова наготовить. Но пока он просто перепутал, с какой стороны мы с кем граничим.
Внутренняя политика пригорюнилась:
— И каждый раз, когда кандидат пытается на кого-нибудь порычать, получается самодовольное мяуканье. Этакий нам достался, извиняюсь, кастет из дермантина. От слова «дерьмо»… А если в архивах порыться, так там за ним числятся и пьяные скандалы, и подозрение на наркоту, и брошенная жена.
Падишах безразлично пожал плечами:
— Кому это интересно? Если мы сами не начнем выпячивать эти мелочи, так никто и не пискнет. В конце концов, у каждого должен быть шанс исправиться, начать все сначала. Кто из нас хоть раз не ошибался в выборе женщины? Ева, это был риторический вопрос!..
Раскрывшая было рот мужеподобная дама из юридического отдела решила не заводиться. Внутренняя политика обреченно махнула рукой:
— Ну, допустим… Это всё еще куда ни шло… Но простейших вещей же не понимает человек! Давеча вот матюгнулся в прямом эфире…
— Да-а-авеча! — передразнил жалобщика главред. — Кто ж вас поймет при такой-то лексике?
И вздохнул:
— Нет в вас чуткости, коллега, снисходительности к слабостям ближнего своего. А ведь кандидат такой путь к нам проделал из-за океана!
Падишах развел руки, показывая масштаб передвижений кандидата по миру.
— И не сказать чтоб только по собственной инициативе. В это дело такие люди и посольства замешаны, что аж дух захватывает! — таинственно понизив голос, поделился падишах. — Но при этом он с нами — абсолютно бескорыстно! То есть – за идею.
Главный редактор зачем-то оглянулся и таинственно понизил голос:
— Самому-то кандидату мы все — как пингвины на побережье моря Росса.
— Это как?
— Совершенно безразличны, вот как! Но если бы вы только знали, кто его к нам командировал, то по-доброму и поправили бы человечка…
— Поправим, — буркнул отдел политики.
— И по фактам бы просветили…
— Просветим.
— И правильные слова вовремя бы подсказали… Кто-то же из ваших должен знать, что говорить кандидату, чтобы понравиться публике?
— Подскажем.
— Вот так бы сразу! А то, видите ли, «трудно с ним»… Мы ведь не какой-то там новый сорт говяжьих сарделек продвигаем. То есть — не в этот раз.
Падишах строго оглядел зал и постучал костяшкой среднего пальца по столешнице. Как будто дятел сел на высохшее дерево и, определяя, где там под корой прячется сочная и такая питательная личинка короеда, несколько раз долбанул клювом по стволу.
— Мы открываем новую страницу в истории нашей страны. Это вам не гламур строчить фоном для рекламы нижнего белья. Легко только большой андронный коллайдер строится, а с людьми всегда что-то идет не так. Кто еще желает на нашего замечательного кандидата пожаловаться?
— Насчет нынешнего нашего Президента никаких сомнений нет: он был карьерным коммунистом и стал таким же карьерным демократом, холодным и безразличным, — неожиданно для всех влез в беседу политический обозреватель в полосатом джемпере, фото которого Виктор видел на нарезанных квадратиками и наколотых на гвоздик страницах «Д´Эльфа» с тех пор, как его приучили самостоятельно ходить в туалет. Обозреватель сидел у дальней стены, под портретом Президента.
«Карьерный демократ… Так мы со временем и о карьерных садо-мазохистах рассуждать начнем», — озабоченно подумал Бриннер. Как грустно. Мир, некогда устойчивый, расплывался чем дальше, тем больше, терял свои контуры. Несовместимые прежде слова начинали составлять устойчивые пары.
— Он, конечно, жуткий тип. Хуже некуда. Вернее — очевидно хуже кандидата. Но когда мы его пять лет назад выбирали, он был куда предпочтительнее своего предшественника, которого, в свою очередь, мы сегодня вспоминаем с ностальгией, — добавил полосатый. Убедился, что к нему приковано всеобщее внимание и закончил:
— А тот десять лет назад во всем превосходил того, который был до него. Но и его предтеча сегодня видится нам светлым гением.
— Все дело может быть в том, что за прошедшие годы он из дилетанта поневоле стал профессиональным политиком, — добавил его сосед, с умным видом посасывающий пустую трубку. – То есть осознал всю бесплодность своих усилий по исправлению мира к лучшему.
— И что? — растерялся такому повороту главный редактор. В чем-то он был прав: редакция совсем не то место, где принято умничать. Если уж совсем невмоготу — иди в курилку. Как известно, именно там встречаются лучшие умы человечества для того, чтобы за пять минут решить все его проблемы. К тому же главред слегка запутался во всех этих нынешних, предыдущих и, мать их за ногу, им предшествовавших президентах.
— Мы поможем кандидату, и он станет президентом. Но через пять лет опять окажется, что в очередной раз в президентском дворце сидит ничтожество.
Сосед полосатого решил тоже поумничать:
— Получается, что на самом деле каждый последующий хуже предыдущего. И это означает только одно: что пятнадцать или двадцать лет назад мы были на вершине, с которой все эти годы спускались. И, судя по всему, когда-то нами правил гений, а мы умудрились этого не заметить, — пояснил он.
Видимо, именно этот парадокс они тихонько обсуждали последние четверть часа, и вот не выдержали, поделились. Бог весть зачем им это, но именно в редакциях крутится множество пакостников, которых хлебом не корми – только дай им возможность регулярно сообщать окружающим какие-нибудь гадости.
В зале стало тихо, как в зимнем лесу в безветренную погоду — пока где-нибудь под тяжестью снега не сломается ветка. И она таки хрустнула.
— Ага. Так, значит… У вас все? — зловеще каркнул падишах. – Все высказались?
Обозреватель и его сосед оба кивнули. И Президент на портрете, показалось главному редактору, будто пробудившись от долгой сладкой дремы, чуть повел седой головой и с легким интересом оглядел зал.
— Полагаете, наши усилия всегда бессмысленны? И кого бы мы ни выбрали в этом году или через пять лет, он все равно окажется хуже всех, кто был до него?
Эти двое опять кивнули, Президент в этот раз воздержался. «Это не мое дело, — как бы говорил его устремленный в светлое будущее нации мутный взгляд. — Но если все так плохо, то что вам мешает переизбрать меня?»
— Вот те, кто здесь, за этим столом будут через пять лет, и займутся этой проблемой. А вы, с таким-то отношением, к этому времени уже, может, лет пять будете… Вы к нам в редакцию откуда пришли?
— Из университета…
— А я работал в министерстве культуры…
— Вот в лучшем случае и окажетесь снова на этих задворках. Там любят порассуждать на отвлеченные темы, но у нас это работой не считается.
Падишах грозно насупился и продолжил скрипучим голосом, медленно цедя слова:
— Кто-нибудь еще хочет поумничать? Или наконец-то делом займемся?
Полосатый обозреватель крутил в дрожащих руках дорогую чернильную ручку.
— Всегда можно уйти в государственное вещание. Там пока еще можно иметь собственное независимое мнение, — с легким вызовом сказал он.
Виктор оглядел аудиторию. Примерно половина заседавших делала вид, что ничего не услышала. Вторая половина сочувственно лыбилась. Так, как делают это взрослые, когда ребенок в их присутствии сморозит глупость. Судя по всему, полосатый обозреватель стремительно терял репутацию умного человека.
— Мы готовы подставить кандидату плечо, — прохрипел из дальнего угла некто, закашлялся и пару раз пшикнул себе в рот из ингалятора. Затем он гордо объявил:
— У редакции отдела «Здоровье» заготовлено материалов на все восемь недель. Жалоб на кандидата нет.
И после еще одного пшика добавил:
— Ну, кроме того, что он полный мудак. Но это, надеюсь, не медицинский факт и к нам отношения не имеет. А свою работу мы сделали.
— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался главред.
— Сперва опубликуем подборку самых выдающихся ляпов действующего Президента. За пять лет их, слава богу, набралось по горло. Это естественный повод озаботиться состоянием его драгоценного здоровья. Ну что это такое, в самом деле? — огляделся в поисках сочувствия глава «Здоровья». — Его спрашивают о том, что было всего-то тридцать лет назад, а он путает имена, даты, факты…
— Явки, легенды, агентурные псевдонимы… — подсказали из одного угла зала.
— Коды, шифры, пароли… – отозвался другой угол.
— Позор! Два трехзначных числа в уме перемножить не может! Какой он после этого Президент для нашей страны, такой продвинутой в алгебре и, не побоюсь этого слова, геометрии? Позорище.
— Да, беда, — тяжело вздохнул падишах. — Вы уж там как-нибудь поделикатнее, что ли… Все же под восемьдесят уже человеку. Читатели ждут от нас, хотя он этого и не заслужил, почтения к преклонному возрасту Президента. К его благородным сединам.
Он посмотрел на портрет. Подмигнув с явной издевкой, Президент показал ему язык. Главред едва удержался, чтобы не ответить белоголовому патриарху тем же.
— Не огорчайте старика, — продолжая пялиться на портрет, попросил главред. Президент там, на стене, вконец распоясался: он согнул левую руку и теперь пытался распрямить средний палец, выпростав его из сжатой в кулак кисти. Но тот явно не хотел слушаться своего хозяина.
«Контрактура пальцев, вот как это называется», — злорадно подумал падишах и добавил:
— Не обижайте его.
Тут Президент, поняв, что с пальцами ему не справиться, вскинул левую руку, одновременно ударив ребром правой ладони по ее сгибу в локте. И победно посмотрел на главного редактора. Прямо в глаза уставился, бармалей.
— Ну… без крайней надобности не обижайте, — булькающим от ненависти голосом уточнил главред.
— Ни в коем случае! — заверил хриплый голос из угла. — Более того — сразу следом за этим дадим расширенный редакционный комментарий на тему того, что хотя Президент уже скорее бредит, нежели говорит разумные вещи, но мы, мол, ни на секунду не ставим под сомнение его здравомыслие. Вот, скажем, родину он любит как никто.
И после небольшой паузы уточнил:
— Я бы даже сказал, что он ее очень профессионально любит. Да что там: в нашей стране он лучший из всех бывших коммуняк, кто этим кормится.
— Молодцы! Так держать! Справедливость превыше всего. Мы ведь солидное издание, не какая-нибудь дешевка. И читают нас люди логично мыслящие, разумные, — сказал падишах.
— Прочие тупые идиоты покупают другие газеты, — поддержала его дама из рекламного отдела.
— Верно! Вот только интонационное ударение в этой фразе следует слегка откорректировать запятыми, — заметил, больше по привычке, один из дежурных редакторов и, зевнув, пояснил:
— Прочие. Запятая. Тупые идиоты. Запятая…
— Взвешенность оценок и исключительная объективность по отношению ко всем участникам забега, вот чего ждет читатель от наших материалов на тему предвыборной кампании, — не давал себя сбить главред. — Только смотрите, не перестарайтесь с этим. Чрезмерная беспристрастность имеет привычку очень быстро превращаться в свою противоположность.
— Как можно! И ни о какой дементности в случае Президента, ясен пень, даже говорить не приходится. Славный старикан! Мы его по-своему даже любим.
— И это правильно, — одобрил главный редактор и откинулся на спинку кресла. — Работаем мы все больше с чудаками, но не настолько же психиатры, чтоб диагнозы ставить. А к развалинам навроде действующего Президента необходимо особо бережное отношение. Щадящий режим. Просто упомянете раз десять в связи с ним предполагаемую дементность — и все.
Редактор отдела «Здоровье» и главред посмотрели друг на друга с пониманием и вызванной им взаимной симпатией.
— Именно. Поэтому уже в следующих номерах два до предела дипломированных доктора…
Ингалятор пшикнул еще раз.
— В общем, один нам уже написал статейку о феномене неадекватности в среде руководителей различных государств, делая упор на наше отечество, второй же ставит Президенту диагноз и делает вывод: как ни жаль, но он уже не годится в главы государства. В свете, так сказать, внезапно вскрывшихся сугубо медицинских обстоятельств.
— Не грубовато будет?
— Грубовато? Нет, что вы, никакой неучтивости… Это будет просто самое что ни на есть незамысловатое хамство высочайшего класса. Поэтому сразу после этого больницы, где эти доктора работают, за них извинятся. Чтобы вся эта история лучше запомнилась…
— Ну, хорошо. Один месяц закрыли. А дальше?
— Группа медиков выступит в защиту Президента. Нет у него, мол, никакой дементности и никогда не было. А то, что бред иногда несет — ну с кем не бывает?
— Как это «с кем»? А наш кандидат? — возмутился главред. — Наш-то просто огурчик! Что ни слово — то откровение божье. Тем более, что с этого дня мы начнем его по мере возможности просвещать и править. Мы, как говорится, в ответе за тех, за кого нам так щедро платят.
— Во-о-от! Кандидат-то наш будет на фоне Президента просто отъявленный красавчик! Он совершенно добровольно, ничего не скрывая от общественности, пройдет медицинский осмотр. Тем более, что все процедуры им уже пройдены. А уж потом предъявим народу его… – выставив вперед руки, редактор отдела «Здоровье» принялся загибать пальцы:
— Общий анализ крови, ЭКГ, УЗИ, СОЭ, рентген легких, пробу Реберга, посев кала на…
— Вот этого не надо, — строго перебил его главный редактор. – Будет трудно, но вы уж как-нибудь без кала попробуйте обойтись. Хороший претендент, да при грамотных пиарщиках… Такой человек, как ангел непорочный, помета вообще выделять не должен. К тому же качество анализов кандидата — это его сугубо личное дело.
После этих слов прозвучал веселенький рингтон, что-то вроде матлота, быстрого матросского танца. Один из айтишников, бормоча извинения, полез в карман, а падишах вдруг загляделся на портрет. Там, на фоне знамен, Президент вытворял нечто невообразимое.
Во-первых, вместо белоснежной сорочки из-под пиджака теперь торчала трикотажная футболка в сине-белую полоску, а на голове лежала залихватски сдвинутая на затылок фуражка без козырька, с надписью «Варягъ» на околышке. В зубах Президент зажимал две черные ленточки с золотыми якорьками на каждой. Во-вторых, он, заложив руки за спину, довольно неуклюже, наподобие циркового медведя, перебирал ногами, иногда начиная бить чечетку.
Главный редактор быстро отвел взгляд от портрета. Ох, кто бы знал, как не любит он эти чертовы редакционные собрания.
Оказалось, что собравшиеся терпеливо ждут продолжения совещания, иногда с недоумением поглядывая на портрет, вдруг, ни с того ни с сего вызвавший такой интерес падишаха.
— Вот станет наш кандидат президентом, — спохватился главред, — тогда каждому захочется залезть ему глубоко… э-э… в душу. Так что этот самый посев кала припрячьте на будущее – за него нам когда-нибудь еще денег дадут. А пока ограничимся пульсом и артериальным давлением. Желательно, чтоб оно было сто двадцать на восемьдесят.
— Понял, — сообщил хриплый голос. — Тогда кандидат у нас пробежится в элегантном спортивном костюме по лесу. Под камеру… Он, правда, ярый курильщик, но двести-триста метров его, надеюсь, не прикончат. Только не сегодня. Но мы обеспечим на всякий случай «скорую» и набор всяких медицинских гаджетов. Ну там кислородную подушку, дефибриллятор…
Снова пшикнул ингалятор.
— И после этого кандидат обаятельно улыбнется в объектив. Когда отдышится, совершенно понятно. Ах да, еще сделает IQ-тест… скажем, на сто тринадцать… Чтоб слишком уж не отрываться от народа.
— Мало. Лучше на сто тридцать один, — внес конструктивное предложение главред. — Даже сто тридцать два! Для хорошего человека не жалко. Красивое круглое число. Достойному кандидату — достойный IQ!
Виктор, покосившись на увлекшегося беседой соседа, украдкой взял со стола его склянку. Затаив дыхание, осторожно скрутил с нее крышку. И, озадаченный, уставился на ее содержимое. Рядом с ним продолжалось совещание, но Виктор уже не следил за его ходом.
Редактор отдела культуры с легкой ухмылкой доложил, что инициативная группа ведущих актеров одного из столичных театров готовит сюрприз — на грядущей вскоре премьере король Лир, в точности по Шекспиру, скажет: «Я — старый дурень восьмидесяти с лишним лет. Боюсь, я не совсем в своем уме». Но при этом будет он в смирительной рубашке, с завернутыми за спину руками и набитым на груди по трафарету лицом Президента, рядом с которым каждому бросится в глаза надпись крупным шрифтом с бессмертным шекспировским: «Прошу врача. Я ранен в мозг».
— Существуют, разумеется, опасения, — заподозрила культура, — что после этого аналогичные рисунки и текст начнут появляться на стенах домов по всей стране.
— Есть, есть еще у нас, к сожалению, вандалы, ни в грош не ставящие чужую собственность, — сокрушенно кивая, согласился падишах. Мало что его расстраивало так, как моральная деградация общества.
«Интересно, — порой задумывался он, утверждая макет очередного номера, в котором, как обычно, половина статей не прошла бы проверку даже на самом примитивном полиграфе, — откуда берутся эти не ведающие нравственных норм уроды?»
— Поэтому я бы не исключал возможность того, — продолжила культура, — что придется дать несколько репортажей на эту тему. Если, например, случайно разрисуют стены президентского дворца…
— Или какие-нибудь придурки залезут на его крышу и справят там нужду, — предположил обозреватель криминального отдела. Собравшиеся оживились: все знали, что он без устали принимает диуретики и из всех строений городской архитектуры малых форм более всего ценит общественные туалеты.
— Дворец, разумеется, охраняется, но солдатики стоят у входа, на крыше их нет…
Главный по культуре кивнул в знак согласия и что-то черкнул в блокнот.
— А что касается премьеры, то фоторепортаж, кстати, уже подготовлен. На генеральной репетиции наснимали столько интереснейшего материала, что на пару-тройку недель разговоров хватит.
Еще, как выяснилось, отдел культуры провел исследование… Ну, как исследование? Посадили секретаршу на телефон, дали список номеров…
И получили однозначный результат: творческие люди не хотят заполучить Президента в президенты на второй срок, а хотят его, наоборот, всякие отщепенцы, малообразованные типы и инородцы. Эти недоумки считают, что знакомое зло предпочтительнее тех возможных сюрпризов, которые ждут страну с избранием кандидата на пост президента. Но мыслящие люди согласны рискнуть. Им скучно. «Нынешний глава государства — какой-то он пыльный, — в один голос твердят они, — унылый какой-то…»
Поголовно опрошенная Академия Наук, сообщил редактор отдела науки и техники, та вообще недоумевает: твой хутор в мать! — да какой из него, на хрен, гарант, из этого, валять твой сраный двор! — экс-коммуняки и, в прошлом, — пособника КГБ? Причем только о прошлом речь лишь потому, что к настоящему нынешнего Президента без малого пять лет никто всерьез не присматривался.
Главред выразил легкое сомнение по поводу столь топорной демонизации Президента. Да, в силу преклонного возраста ему удалось пожить в одно время с колоннами советских танков, весомо сказал он, беспрерывно утюжащих оккупированные ими территории. Нельзя исключить, что и сам он сидел за рычагами одного из Т-72 или с холодной ненавистью пялился в окуляр его прицела на окружающий мир.
Падишах покосился на Президента и тут же угрюмо отвернулся: тот уже был в кирзовых сапогах с набитыми на голенища ромбами и перепоясанной ремнем, опущенным на уровень ширинки, телогрейке. Это забавно смотрелось вместе с белыми перчатками, того же цвета галстуком-бабочкой и низко, аж на самые брови надвинутой солдатской ушанкой. Но главред не усмотрел в этом ничего смешного: иного он от этого портрета и не ожидал. Этот портрет чудил весь тот срок, что провисел в редакции. Странно было бы ожидать от него чего-то иного именно сейчас, в преддверии выборов.
Что-то припомнив, главный редактор помрачнел и пригорюнился. Время было такое подлое, сказал он, что честным людям с интеллектом выше среднего приходилось как-то приспосабливаться к оккупации. Потом, долгими ночами, они плакали в свои подушки, днем же, сцепив зубы, сотрудничали с оккупантами, имея от этого свой кусок хлеба насущного. Теперь они, разумеется, тоталитарный этот режим ненавидят и ругают на чем свет стоит. Что есть, то есть. Но вот насчет госбезопасности академики слегка перехватили. И без этого будет о чем рассказать со страниц «Д’Эльфа».
— Хотя кто я такой, чтобы спорить с Академией? — тут же спохватился главред. Главное, чтобы материалов для статей до выборов хватило.
— Не хватит — еще одно исследование пусть проведут, — прохрипел и захлебнулся в кашле дальний угол.
Дальше как плотину прорвало. Кабы Виктор к этой беседе прислушивался, то узнал бы, что редакционные айтишники раскопали в интернет-энциклопедии статью о Президенте, проиллюстрированную портретом мрачного афроафриканца, как тут же выяснилось – национального лидера одной нищей, хотя и чрезвычайно гордой страны с задворков черного континента. На вопрос главреда, как, интересно, наш Президент так удачно и, главное, вовремя превратился в негра, главный айтишник скромно покраснел и маловразумительно пробормотал, что интернет полон чудес, происхождение которых, увы, навсегда останется тайной. Поскольку они щедро проплачены.
Во время этого разговора падишах мельком глянул на портрет. Президент на стене, как и следовало ожидать, почернел лицом. Его волосы остались седыми, но закудрявились как у истинного сына Африки. Он, как правоверный марксист, вновь показывал себя подлинным интернационалистом.
Редактор рубрики «Семья и дом» сообщил об изысканиях своего маленького, но трудолюбивого коллектива. Оказалось, Президент в младые годы был тот еще ходок и оставил свой генетический след в нескольких ныне независимых государствах. Падишах нахмурился и настоятельно призвал присутствующих к сугубой умеренности.
— Нашему Президенту, — сказал он, — вполне достаточно одного внебрачного ребенка для поддержания дискуссии о его моральном облике. Еще, понимаешь, не хватало нам создавать ему репутацию серцееда. Тоже мне секс-гигант нашелся. Бабоукладчик… — иронически хмыкнул главный редактор.
— Мы еще заказали персональный гороскоп кандидата и нумерологический анализ у этого… Как они там называются?
— Нумерологи, — ехидно подсказали из зала.
«Семья и дом», подтерев салфеткой пот на почти лысой голове, понизил голос и заговорил просительно:
— Свою работу они уже сделали. Жесть! Народу понравится. Нам бы разрешение получить, на оплату астролога и… этого второго.
— Смотря чего они напредсказывали. Так что хотят рассказать нашим читателям звезды?
Тут же зашуршали бумажки, «Семья и дом», подслеповато всматриваясь в записи, принялся перечислять:
— Извиняюсь… Тут листочки немного перепутались… Вот, нашел! У кандидата обнаружен, в его психологическом профиле, некоторый дефицит семейственности… Процентов примерно так на пятьдесят. Сострадание вообще на нуле. Зато самомнения на двоих, и алчность зашкаливает…
— За такой анализ сами платите, из своего кармана! — рявкнул главный редактор. И оглядел аудиторию страдающим взором:
— Кто еще не понимает, что кандидату надо помогать, а не топить его во всякого рода сомнительных инсинуациях?
— Зато у астролога замечательно получилось, — заторопился лысый, снова утыкаясь в свои бумажки. – Венера во втором доме… Так… чувствительные точки натального гороскопа… Нет, не то… Аспекты транзитивных планет…
— Короче! Клубничка какая есть? Что-нибудь, чем политику разбодяжить?
— Вот, еще нашлось! Это уже нумеролог… Первая жена была старше кандидата на четыре года, сам он старше второй, нынешней, на четырнадцать.
— И что? Это знают все и народу даже нравится. Он же бросил не кого-то там, а старую американку, — сообщил падишах и зачем-то обернулся, посмотрел себе за спину. — Ради нашей молодухи! В этом есть некая удаль молодецкая, даже какое-то, я бы сказал, вольнодумство…
— Да вот астролог утверждает, что он на этом не остановится. Что третья будет на двадцать четыре года моложе, а четвертая — на тридцать четыре. И к пятой жене он выйдет на разницу в сорок четыре года!
Лысый победно оглядел присутствующих.
— В общем… — очень внимательно посмотрел на него главный редактор, — платите своим аферистам сами, из своего кармана.
— Есть еще идея Президента в сексуальные меньшинства определить, — заторопился этот, из «Семьи и дома». — Народ у нас отсталый, даже косный. Без голубого огонька, так сказать. Думаю, это лишит нашего любимого Президента, — покосился он на портрет на стене, — последней поддержки. Никто не захочет быть с ним в одной лодке. Станут опасаться даже просто наедине побыть…
— Международная общественность не поймет. Креативный класс не терпит нападок на себя, — недолго подумав и бросив быстрый взгляд на Еву из юридического отдела, решил главред.
— К тому же, наша сладкая парочка будет спорить за звание альфа-самца, а не самки. Кандидат, болтают злые языки, по молодости и сам баловался этим делом… В дружелюбном окружении канадских лесорубов. Изучал свою чувственность, совершенно понятно… Нет, эту тему не поднимаем.
На том и сошлись.
— Мы тоже как бы провели исследование, — сообщила, скромно улыбнувшись, симпатичная блондинка, как знал Виктор, из отдела писем. В редакции работало примерно сорок женщин – эта была одной из двух, вслед которым Виктору всегда хотелось обернуться.
— Кто бы знал, как меня всегда пугает это ваше «как бы», — буркнул падишах.
— Нет, ну правда, пупсик…
Главреда аж перекосило: ох сколько раз сожалел он о своей слабости на том проклятом корпоративе! Минута сомнительного удовольствия там, в пансионате на берегу моря – и вот уже два года мучений здесь, в редакции.
— Нам пришла бандероль с книжкой. Она без обложки, в начале и конце не хватает нескольких страниц, но в сопроводительном письме говорится, что ее написал наш любимый Президент, — затараторила блондинка.
Падишах посмотрел на стену. С нее с таким же недоумением воззрился на него седой джентльмен в смокинге. «Вы совсем что ли сбрендили — какие еще книги? Вы это о чем?» — читалось в глазах Президента.
— Вот хотя бы это послушайте.
Она раскрыла лежащую перед ней черную папку, в которой оказался книжный блок с множеством торчащих из него закладок. И принялась цитировать:
— «Коммунизм не розовый рай, где беззаботные дни перемежаются ничем не нарушаемым сном и безоблачными сновидениями. Коммунизм – это радость и счастье ежедневных побед…»
Конференц-зал наполнился осторожным перешептыванием. Хотя некоторые работники редакции, показалось Виктору, даже дышать перестали.
— Или такое, — открыла блондинка книгу по следующей закладке. – «Октябрьская революция и гражданская война в Сибири! Каждый самый маленький поход, каждое сражение здесь – героическое дело…»
Блондинка радостно оглядела зал:
— Да таким текстом можно во время выборов любого кандидата насмерть зашибить! Коммунистическме воззрения сейчас не в тренде. Так что действующего Президента мы им просто по стенке размажем.
Снова, уже в абсолютной тишине, зашуршали страницы.
— «Почему бы не создать в столице нашей республики музей братских народов? Я помню, как в сороковом году осенью в пятом классе нам раздали новые учебники географии. Границы нашей Родины вдруг расширились…»
Президент на портрете приобрел вдруг очень ехидный вид. Главред опустил взгляд. Приходилось признать, что у этого, на стене, были все основания злорадствовать.
— Это не тот Президент, — перебил блондинку падишах. Голос его был наполнен неподдельным страданием.
— «В тот день я убил двух бурундуков…» — все токовала, не слыша его, блондинка. – И вот это очень любопытно… «Настанет время, когда каждому жителю Земли по его желанию будут выплачены полтораста миллионов золотых рублей, которые сейчас депонированы в виде раствора в морской воде». Интересно, о чем это он?
— Да хватит уже! Не тот, говорю, президент это написал! – гораздо громче повторил главред.
— Какой тогда? – опешила блондинка.
— Самый первый. Наш любимый, антикоммунистический. Канонизированный. В честь которого назван аэропорт, — тут же полетели со всех сторон сопровождаемые смешками пояснения.
— Да? А зачем же он бурундучков этих перестрелял? Чипа с Дейлом? – налились слезами глаза отдела писем. – Если сам весь такой любимый…
— Ясно же – оголодал человек, — буркнул главный редактор, протягивая ей пачку салфеток. – Время было такое: вся еда по талонам, а бурундуков стреляй, сколько патронов хватит. И он же не по нашим грызунам бабахал, а по сибирским. Есть разница? Кстати, они у нас вообще водятся, бурундуки эти?
Неловкое молчание прервал бородатый парень в кожаной жилетке слева от Виктора.
— Фильм комментировать будем? – спросил он.
— Это то, что я думаю? — обрадовался падишах. — Почему так рано? Договоренность была, что он появится недельки за две до выборов, не раньше.
— Что сгнило, то не протухнет, — меланхолично заметил бородач. И под смешки договорились, кто именно на основе кадров хроники, запечатлевшей нынешнего Президента во всевозможных ситуациях, даст документальному фильму максимально творческое толкование. Так, чтобы никто не сомневался, что именно он в былые времена был единственным идейным коммунякой на всю страну. Остальные сотни тысяч национальных кадров вступали в компартию, мол, чтобы разъедать ее изнутри. Получать без очереди квартиры, путевки в Болгарию, талоны на «Жигули» цвета белой ночи и иными способами способствовать разрушению тоталитарной системы. Это ж понятно…
— А кандидат нам что-нибудь напишет? — тихонько спросил редактор рубрики «Мнение».
— Сможет? — посмотрел главред на «Здоровье».
— Да.
— Что?
Редактор «Здоровья» задумчиво посмотрел в потолок, вяло пожевал губами.
— Все. Все что угодно.
И решил растолковать свою позицию:
— Во всяком случае, читать-писать он умеет, а препятствий по причине физического здоровья у него не наблюдается. Глаза видят, пальцы шевелятся… Напишет, никуда не денется.
— С этим поосторожнее надо. Не было бы неприятностей. Согласен: кандидат информирован очень хорошо. Но к сожалению, крайне недостоверно.
Все головы повернулись туда, откуда послышалась критика. Тут же последовало продолжение:
— Вчера он одному финскому журналисту ляпнул, что рыть туннель из Испании в Италию – это очень дорого, — тихим голосом зачем-то наябедничал на кандидата усатый аналитик из отдела иностранных новостей.
— Если решит писать о мировых проблемах, так лучше мы сами за него статью наваяем, а он уж просто подпишется. Нам-то не привыкать.
Главный редактор сначала долго смотрел на кляузника, с отвращением сосредоточившись на его рыжих жиденьких усах, затем обратился к своему ноутбуку. Потыкал пальцем в клавиатуру, подслеповато вгляделся в открывшуюся карту Европы.
— Ну да… Кандидат прав, — недоуменно посмотрел главред на аналитика. — Тут же верных километров четыреста. Копать не перекопать. От Испании до Италии. Недешевое удовольствие даже для них.
— На самом деле там больше шестисот километров, — уточнил аналитик. — Но спрашивали-то его про другое, про туннель между Испанией и Францией. Где-то под Пиренеями. На этих дорогах у них беда с логистикой.
— Вечно вы придираетесь! — возмутился главред. — Ну, слегка заблудился человек. Делов-то: перепутал Францию с Италией. Мы ж его в своей стране в президенты выбирать будем, а не на Елисейских полях.
— И про торговлю с Китаем кандидат сказал, что между нами всего одна страна и для китайского транзита мы станем воротами в Европу…
Главный редактор снова обратился за помощью к поисковику. Присмотрелся к карте…
— И в чем он не прав? Что не так? — с плохо скрываемым возмущением спросил он. — Тут между Казахстаном и Монголией как раз кусочек китайской границы виднеется, а уж оттуда до нас — только одна страна.
Падишах строго оглядел зал.
— Нет, господа хорошие, с таким настроем вы кандидата избирателям не продадите. Он у нас должен войти в историю, а не попасть в нее. Что касается ситуации в мире, так ориентируйтесь лучше на… Он, кстати, был вчера с визитом у посла США? Вроде собирался.
Из дальнего угла, где расселась мелкая сошка, отозвался репортер-международник:
— Был. К ним-то он как домой ходит.
И замолчал.
— Так что? — поторопил его главред.
— Все как обычно. Пресс-релизы мы уже полгода одни и те же перепечатываем, только даты освежаем. Содержание-то практически не меняется. Каждый раз одно и то же: мир, труд, май, любовь-морковь, то да се…
Главред удивился:
— Должны же они о чем-то говорить? Или два часа просто шары гоняли в бильярдной?
— Вчера вечером посол в баре возмущался тем, что кандидат в который уже раз жаловался на низкую зарплату президента. И что-то про отсутствие стимулов лопотал… При таком раскладе, мол, нет ему никакого резона…
— Да понятно, — перебил его падишах. — И что посол-то?
— Очень этим возмущался. Не может же его страна, говорил, напрямую спонсировать президента другого государства. То есть по деньгам это им раз плюнуть, но прецедент, увы, создаст очень неприятный. Их же по всему миру может с сотню набраться, таких вот кандидатов. Это что же, мол, получается? Сначала их посади на царство, потом корми…
Репортер ухмыльнулся:
— Ну хотя бы воровать, мол, они могут сами? Хотя посол использовал слово «самообеспечение»… И какая сотня? Тут на тысячи счет идет! Такое количество друзей даже им не прокормить. Но вот правительство наше посол знай нахваливал.
В зале внезапно стало очень тихо. Как в светской гостиной, куда бесцеремонно ввалился принц Уэльский в модном галстуке и вызывающе безвкусных туфлях цвета застывшего бараньего жира. Имеется в виду — только в галстуке и туфлях. В общем, последняя информация всех сильно заинтриговала.
— За что его хвалить-то? – не выдержав, с недоверием в голосе спросил Бриннер.
Шеф-редактора отдела экономики подобные новости интересовали с чисто профессиональных позиций. Еще можно понять, когда американские дипломаты нахваливают твое правительство на каждой официальной пресс-конференции, по необходимости, обусловленной их статусом: друзьям надо помогать если не живым долларом, то хотя бы поддерживая на должной высоте их самооценку. Но когда дипломат поет кому-то дифирамбы в баре, за бутылочкой «Будвайзера», к этому следует прислушаться.
— Кандидат побывал в посольстве утром, а уже к обеду кто-то из министров заверил посла, что его проблемы решат. Какой-нибудь кредит ему вчистую спишут… или еще как-либо поднимут настроение.
Голос репортера стал значительно тише:
— Есть, например, вариант, что государство возьмет в аренду недвижимость кандидата. Он, оказывается, уже прикупил один подходящий хуторок… Что тут скажешь? Наш кандидат — парень заводной, такой кого угодно на бабки разведет.
— Эта новость хороша для кандидата, а не для газеты, — буркнул главред.
— А еще кандидат назвал нашу журналистику угнетающей, — напомнила дама из рекламного отдела.
— И посоветовал не читать газет, — уточнила ее соседка, до этого спокойно жевавшая шоколадку.
Главред нахмурился.
— И не покупать? — с опаской спросил он. — Читать-то, черт с ними, пусть не читают…
Посмотрел на окружающих. Позитивных идей сегодня явно не хватало.
— Может, попробовать привлечь супругу кандидата? Обводы у нее, скажу я вам…
Недалеко от Виктора захихикала ответственный редактор рубрики «Дамский уголок».
— Что еще? — скосился на нее главный.
— Мы ей предложили половину полосы, высказаться о том, что ее заботит. Еще столько же под фотографии. Мадам же кулинар, сама хлеб печет.
Она поморщилась:
— А станет президентшей – найдутся и желающие его отведать. Так что пока мы ее рецепты придержим… Нам только массового падежа читателей не хватало!
— Это все?
— Не-е, она еще таки немного шьет. Думали, она что-нибудь об этом расскажет. Про выкройки треников или какие-нибудь косые стежки на пинетках…
«Дамский уголок» стрельнул глазками в потолок:
— Может, на худой конец, хлебушка с отрубями и морковкой испечет. Идиллия!
Она снова было заулыбалась, однако падишах одним взглядом пресек веселье.
— Но мадам придумала провести кампанию против толстых врачей, — очень серьезно закончила соседка Виктора. И вдруг стала чеканить лозунги:
— Наш идеал – девяносто-шестьдесят-девяносто, долой сто десять-сто двадцать-сто тридцать! Ни грамма жира в рот, ни сантиметра на талию! Похудел сам — помоги товарищу! Воли нет – зашей хлебало! Больше врачей стройных и разных!
— Гос-с-споди!.. — пробормотал главред. – Эти-то ей чем не угодили? Она и сама-то далеко не худышка… Жуть какая…
Падишах замолк.
«Может, удастся убедить ее переименовать кампанию? Пусть будет, например, в защиту худых врачей. Нет, — подумав, решил он, — скверно звучит. Так и хочется продолжить: в защиту худых врачей от толстых…»
Он оглядел помещение и возмутился:
— Проявите хоть каплю уважения к женщине! Не понимаю, над чем тут потешаться?
— А если толстые доктора объявят кампанию против жены кандидата? Смешно же…
— Так! — хлопнул ладонью по столешнице главный редактор. — Фото мадам ставьте на всю полосу, без текста, а свои инициативы пусть она придержит на то время, когда будет президентшей. Вернемся к кандидату.
Кто-то вспомнил:
— Ему нравится рассуждать о том, кто гарант, а кто нет. Что, мол, нынешний Президент – дрянной гарант. А вот он будет — ого-го! — всем гарантам гарант! Не очень понятно, о чем это он, но чрезвычайно занимательно.
— Пусть сочиняет, — подытожил главный редактор. — Может он и не так уж и безнадежен. Все-таки этот парень — наш будущий… Как он говорит? Ах да — гарант.
Затем обсудили итоги народного голосования конкурса на лучший символ действующего Президента. Все шансы на победу имела работа под девизом «Какашка динозавра». Судя по тому, насколько пылко отстаивал ее аналитик внутриполитического отдела, здоровяк в футболке, не скрывавшей татуировки на его левом бицепсе — звезды Давида в перекрестье кельтского креста — он имел к ней некоторое отношение.
Но победил все же проект «ЗИЛ-Москва». Президент прекрасно вписывался в образ легендарного советского холодильника, такой же обтекаемый, старомодный и малоэффективный по сравнению с современной техникой.
Главный редактор при этом мельком, но то и дело поглядывал на противоположную стену, с каждым разом все больше успокаиваясь: Президент на портрете прекратил свои чудачества и просто стоял, застыв соляным столбом как на приеме в честь очередной годовщины республики — где, вообще-то, и была сделана эта фотография.
Жизнь налаживалась. Как обычно. Жидкие рыбьи глаза Президента озирали конференц-зал по-прежнему холодно и безразлично. Он вновь стал неприступной скалой, намоленной иконой бюрократии, государственной функцией, воздушным змеем законности, столпом правопорядка и просто шагающим экскаватором, что увяз в заросшем брусникой болоте.
Падишаха начало вдруг клонить в сон. Всегда, когда он принимал этих чудо-капсул больше рекомендованного доктором, у него чуть позже появлялся дикий аппетит или одолевала страшная усталость.
Виктор все эти разговоры о доисторических фекалиях и упитанных врачах пропустил мимо ушей. В данный момент его тяготила внезапно возникшая иная проблема.
Молодой репортер, изучавший содержимое зажатого в его кулаке флакона как раз пришел к выводу, что с виду, а может и по существу его пилюли ничем не отличаются от капсул в бутыльке главреда, когда его сосед, внезапно закончив совещание, устало поднялся, не глядя взял со стола коричневую бутылочку и просто сунул ее в карман пиджака. И тут же, окруженный гомонящими, пытающимися решить какие-то свои насущные проблемы работниками редакции, заторопился в сторону двери, унося с собой лекарство Виктора!
Несколько секунд корреспондент тупо пялился на то место на столе, где только что стояла склянка с его пилюлями. И как теперь быть? Доктор что-то говорил о том, как они необходимы в работе, эти капсулы… Может, догнать падишаха и все ему объяснить?
В конференц-зале снова стало шумно. Представив, как он, перекрикивая весь этот гам, начнет объяснять главному редактору, что пилюльки в его кармане на самом деле принадлежат вовсе даже не ему, молодой журналист нервно поежился. И решил никому не рассказывать о том, что из-за его безудержного любопытства произошел неумышленный обмен лекарствами между ним и падишахом.
«В конце концов, — подумал он, пытаясь оправдать себя хотя бы в собственных глазах, — выглядят эти капсулы совершенно одинаково…»
Затем Виктор получил от Бриннера свое первое рабочее задание. Вообще-то шеф-редактор, получив четкие инструкции от падишаха, планировал послать на репортаж Тротмана, но тот на работу не явился, его телефон отвечал, что абонент находится вне зоны, а электронные письма возвращались как с несуществующего адреса.
Бриннер обдумал ситуацию. Посылать практиканта в секту, которую сам Алоиз иначе как террористической не именовал, было опасно. Надежды на то, что он справится, были мизерны. А для Тротмана это был бы последний шанс сохранить работу. Но тот даже не вышел на работу, и шеф-редактор решил, что Леон Тротман сам виноват. Его увольнение теперь неизбежно.
И в бой пошел исполненный трудового энтузиазма Виктор. Отправился словом и делом подтверждать мысль, что будь на дворе хоть двадцатый, хоть двадцать первый век с его инфотехнологиями, мечтами о дальнем космосе и прочими порождениями прогресса — нет такого столетия, которое СМИ не могли бы превратить в мрачное… Да что там мрачное?! В сумрачное и косное, унылое и тупое средневековье.
Ваш комментарий будет первым