Выбрать часть: (01) | (02) | (03) | (04) | (05)
(06) | (07) | (08) | (09) | (10)
(11) | (12) | (13) | (14) | (15)
(16) | (17) | (18) | (19) | (20)
(21) | (22) | (23) | (24) | (25)
Примечания к третьей главе
Луис Прадо и Теодоро Молина де Маркес
Стр. 58. Незабвенный Луис Прадо сразу бы сказал, что в случае Тротмана явно сказывалась дурная наследственность, чему были виной несколько поколений его предков с высшим, преимущественно гуманитарным образованием.
Луис Феррейра Прадо, выдающийся бразильский социолог и демограф, разработал и в своей монографии 1969 года «Замри-умри-исчезни: социопатические параметры мыслящего класса» предложил оригинальный подход к теории рефлексии чистого разума. Его физиологическая составляющая сводилась к утверждению, что в моменты экзистенциальных кризисов нейронные процессы в мозгу типичного носителя высокого интеллекта замедляются, причем иногда вплоть до полной остановки. По мнению Луиса Прадо, главным образом это и обнуляет шансы работников умственного труда на выживание и продолжение рода. В обстановке снижения уровня интеллекта среднего человека, ставшего очевидным к 70-ым годам, его труд вызвал немалый интерес.
Система убеждений Прадо сложилась, как у многих до него, на основе опыта, полученного в детстве и ранней юности. Взрослея и мужая в одном из самых неблагополучных районов Сан-Паулу, маленький Луизиньо усвоил, что хуже, чем задаваться вопросом «что делать», когда рядом уже щелкнуло выкидное лезвие ножа, может быть только одно — усугублять раздумья вопросом «кто виноват». Что, к сожалению, характерно для вечно комплексующей интеллигенции, и крайне негативно влияет на численность ее популяции в тяжелые времена. Независимо от того, для какой страны они настали.
Чуть позже он развил это наблюдение в целую теорию, попав с ее помощью в околонаучную тусовку, обывателями ошибочно принимаемую за средоточие передовой научной мысли. Так и пошло: монографии, премии, интервью в «Плейбое», всевозможные ток-шоу. Вскоре Луис и сам поверил, что является великим ученым и гордостью своей далекой родины.
Впоследствии Луис Прадо, будучи уже эмерит-профессором Сорбонны, заехал в родной Сан-Паулу выбрать место под собственный бюст, изготовленный по заказу местных властей в честь знаменитого земляка. Изготовленный из медных трубок скульптурный портрет был художественной ценностью того рода, что требует очень вдумчивого отношения к выбору места для его экспонирования.
При осмотре одного уютного сквера ближе к окраине Луис блестяще подтвердил свою теорию, единственным из всех не упав на горячие плитки мостовой, когда рядом щелкнул передернутый затвор автомата Калашникова китайского производства и протрещала первая очередь. Виной тому был волшебный аромат марокканского риса с цыпленком и миндалем, струившийся из открытых окон ресторана по соседству, или просто не признал он знакомый с детства звук, но рефлекс не сработал.
В результате продырявленного шальными как бандитскими, так и полицейсками пулями профессора упокоили на местном кладбище, что заодно сняло вопрос о поиске места под его скульптурное изображение: где профессора закопали, там и бюстик поставили.
Стр. 59. …вслед за доминиканцем Теодоро Молина де Маркесом полагает предательство благом, лучшим способом узнать цену себе еще при жизни.
Молина де Маркес родился в семье марранов в Медине-дель-Кампо, образование же получил в университете Саламанки, изучая медицину и посещая также факультет теологии, где прослушал курс лекций по каноническому праву. Затем дипломированный доктор поселился в Сантандере, небольшом портовом городке на севере Испании.
В 1497 году в Сантандер вместе с прибывшим из Фландрии флотом пришла чума. Хотя по мнению де Маркеса губительная зараза появилась в этом городе несколько ранее, когда в Сантандере стала издаваться «Hoja De Noticias», одна из первых газет Европы.
В местном городском архиве сохранилось несколько номеров «Hoja…». Гравер делал от силы полторы сотни оттисков на грушевой доске, в технике высокой печати, затем почти все листы расклеивали по Сантандеру, и появилась новая профессия: местные нищие, те из них, которые по какому-то недоразумению были грамотны, всего лишь за пару самых мелких монет читали всем желающим новости.
Сантандерцы без промедления узнавали, что их бургомистр отдал своему зятю подряд на ремонт торгового причала в городском порту и, вероятно по забывчивости, четыре раза оплатил работы. Не важно, что бургомистр был бездетен, а торговый причал не ремонтировался уже лет сорок.
Газета восторгалась Савонаролой, что в том году от всей души отжигал во Флоренции. Его прогрессивный опыт надобно перенять и Сантандеру, уверяла она.
Еще «Hoja…» в очередном номере утверждала, что все до единого члены магистрата были замечены в заведении сеньоры Инес, куда на днях заехали новые девушки из Овьедо — и даже дон Илдефонсо был там не далее как во вторник, хотя — и это даже не вопрос — ему-то что там делать в его девяносто три; что турецкий султан в Стамбуле о чем-то договорился с московитами и цивилизованной Европе теперь конец; и что нет лучше средства от сглаза, чем отвар на пепле сожженого англичанина или, на худой конец, ирландца, рецепт прилагается.
Уже спустя две недели после захода в порт кораблей Маргариты Австрийской, из все той же «Hoja…» сантандерцы узнали про великий помойный ливень, оросивший накануне город. При этом, якобы, с неба, вместе с вонючими потоками, сыпались в неисчислимом количестве крысы, черви и скорпионы. Дышали эти твари столь смрадно, что как нежные барышни падали в обморок даже почти нечувствительные к вони золотари с городских окраин. Это, мол, и стало причиной начавшейся эпидемии чумы: к этому времени заразившихся было сотни две, и часть из них уже отнесли на кладбище.
Все знали, что город тонет в нечистотах, от которых горожане избавлялись, просто опорожняя ночные горшки и помойные кадушки из окон и с балкончиков в специально прорытые вдоль улиц канавки. Но эти же все с радостью приняли на веру газетную версию причин чудовищной грязи, в которой жили от рождения до последнего причастия. Так уже в конце пятнадцатого века стало очевидно, что средства массовой информации будут всегда успешно продаваться, пока создаваемая ими реальность будет льстить читателям.
Де Маркес вел записи, приложенные затем, во время суда над ним, к судебным протоколам. Из них явствует, что он был в порту, когда с первого корабля полетел в сторону причала швартовочный канат. Теодоро уверяет, что конец еще не долетел до береговой тумбы, когда на нем появились первые крысы: корабль ими просто кишел. Спустя секунды они десятками посыпались с борта, вплавь устремившись к берегу.
Начальник порта, увидев вместо сотен радующихся концу путешествия моряков лишь несколько шатающихся от слабости фигур, тут же приказал вывести корабли на рейд, где им надлежало ждать дальнейших распоряжений. Залп из четырех аркебуз подтвердил серьезность его намерений — и суда покинули гавань.
Обитателей прибрежных деревень до крайности возбуждал вид галер, болтающихся на мелкой волне совсем недалеко от берега. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: их трюмы набиты дорогим сукном из английской шерсти, которым славится Фландрия. И с наступлением темноты к судам, на которых уже не было ни одной живой души, косяком потянулись рыбацкие лодки. Благосостояние населения береговой зоны резко выросло, но ситуацию уравновесили чумные больные, тут же появившиеся в этих поселениях.
«Hoja De Noticias» тут же отреагировала памфлетом, разносящим в пух и прах широкие квадратные вырезы на платьях местных модниц и нездоровые привычки отдельных горожан: это было для анонимного автора опуса совершенно возмутительно, но часть жителей Сантандера мылась чаще одного раза в год. Следование моде и греховная забота о чистоте собственного тела и привели, по его мнению, к эпидемии, ставшей божьей карой за пренебрежение отказом от жизненных удовольствий.
Обычно при подобных обстоятельствах вина возлагалась на евреев и прокаженных, но, к сожалению для тех, кто видел в том панацею от любой болезни, всех иудеев и пораженных проказой вырезали за два года до описываемых событий, когда по северу Испании прошлась оспа. Так что в этот раз чума была аллегорически изображена в газете не в виде пейсатого злодея в остроконечной шляпе или покрытого язвами гоблина, а в виде девы с огромным декольте, сидящей в дымящейся горячим паром лохани для мытья. Сквозь воду была отчетливо видна нижняя часть девы – и она явно принадлежала не человеку, а псине! Это привело к немедленному уничтожению всех собак в Сантандере. И, на всякий случай, кошек: стихия всегда сметает всё и вся на своем пути.
Заодно перебили и ни в чем не повинных голубей. Так уже в конце пятнадцатого века стало очевидно, что средства массовой информации будут всегда успешно продаваться, пока с их помощью виновников своих бед читатели будут находить не в себе, а где-то на стороне.
Теодоро Молина де Маркес слыл врачом, не отказывающим чумным больным. Но посетить всех, к кому его приглашали, он не мог, поэтому сантандерцы стали привозить своих умирающих родственников прямо к его дому и оставлять их на улице, у крепких дубовых ворот.
Спустя три дня вся улица была завалена трупами, по которым сновали крысы, и Теодоро сменил место жительства, переехав в дом сбежавшего из своего прихода священника прихода святого Бенедикта. А до окончания эпидении он еще два раза переселялся в брошенные хозяевами дома, пока окончательно не обосновался в монастыре доминиканцев.
Через три недели уже не хватало земли для захоронения тел, также поголовно вымерли гробовщики. Местный епископ, к этому времени едва державшийся на ногах, был, в итоге, вынужден освятить залив, куда стали вываливать трупы, не слишком при этом удаляясь от берега: на мелководье голодной рыбы даже больше, чем в открытом море. Несколькими днями позже, когда его труп объел косяк сардин, епископ смог лично убедиться в этом.
Со свойственной средствам массовой информации логикой «Hoja De Noticias» решила познакомить своих читателей с научными теориями возникновения эпидемий чумы. Их было, собственно, всего две. Что само по себе весьма неплохо: в двадцать первом веке любому бедствию будут искать не более одного объяснения и, как правило, выбирать самое глупое из всех возможных.
Одна теория утверждала, что земные недра порой начинают источать некий яд, именуемый пневмой. Он может держаться в воздухе, а может оседать на воду и пищу. Особенно опасны овощи, из земли прорастающие, причем первое по вредоносности место занимала капуста. Эта теория подтверждалась как заполнившим Сантандер трупным смрадом, так и еще более ужасной вонью, исходящей от больных.
Врачевать чуму полагалось простыми, но логичными способами, как говорится, лечить подобное подобным. Сперва требовалось озаботиться профилактикой: погонять, например, по городским улицам стадо коров, дабы их дыхание очистило от заразы воздух.
С той же целью следовало также бить в колокола или палить из пушек. И когда горожане слышали звон и грохот, они испытывали чувство благодарности к властям, принимавшим самые действенные меры против эпидемии.
Помимо этого передовая медицинская наука требовала самых бескомпромиссных мер в борьбе с самой болезнью. И в первую очередь следовало озаботиться личной защитой.
Так, например, ученые той эпохи заметили, что ассенизаторы несколько менее других страдают от чумы и настоятельно советовали как можно больше времени проводить в отхожем месте, дыша тамошними ароматами. И козлов, у кого они есть, держать в доме.
К чумным бубонам следовало прикладывать шкурки жаб. Еще — сохранять бодрость духа, для чего молиться, молиться и молиться. Строжайше не рекомендовалось есть спаржу на пару и спать с бабами, вместо того, наоборот, благославлялось носить на груди ладанки с мышьяком или ртутью.
Поощрялось участвовать в крестных ходах и бывать на всех молебнах, сколько бы народу не набилось в церковь. Если же твой сосед начнет во время службы бредить, биться в конвульсиях и его вырвет черной кровью – кротко, со всем смирением, за него помолиться. Так уже в конце пятнадцатого века стало очевидно, что средства массовой информации будут всегда успешно продаваться, если сумеют воспитать читателя, способного поверить в любой бред, который они несут.
Вторая теория была менее популярна в силу своей невразумительности. Причиной эпидемии она полагала неких мельчайших «чумных скотинок», проникавших в организм здорового человека при контакте с больным. Всё, что могли посоветовать сторонники этой теории, так это изоляцию больных и немного гигиены.
Столь скучный подход не казался действенным. Куда интереснее вешать кошек или гонять по городу обезумевших коров. Единственным, что объединяло обе методы лечения была молитва, искренняя и проникновенная.
Из четырех оставшихся в городе докторов де Маркес один был сторонником теории «чумных скотинок». Посему приор доминиканцев, человек неглупый и решительный, нанял его на службу, позволив сделать из монастыря лазарет. В итоге из восьми тысяч сантандерцев выжило несколько более четверти: пятьсот вовремя сбежавших, еще тысяча человек из тех, кто остался в городе, но почему-то не заразился, и еще восемь с половиной сотен из двух тысяч пациентов де Маркеса. У прочих докторов смертность была поголовной.
Приор счел де Маркеса полезным для ордена, а узнав, что в Саламанке он учился каноническому праву у самого Диего де Дезы, тогда профессора теологии, ныне же архиепископа Севильи, уверился в своей правоте. Теодоро выбрили макушку, он обрядился в белую пелерину под черным плащом с капюшоном – и впервые в жизни почувствовал себя в безопасности. Но тут вышел очередной номер «Hoja…».
Из него выяснилось, что, во-первых, Теодоро Молина де Маркес два месяца не лечил, а распространял заразу. Нашлись свидетели, утверждавшие, что де Маркес на их глазах мазал скамейки в церквях некой оранжевого цвета густой жирной жидкостью, сам при этом корчился в пароксизме удовольствия. К сожалению, состав этой мази был им неизвестен, рецептик в «Hoja De Noticias» не опубликовали, что разочаровало добрую половину читателей. Уж они бы нашли, что этой дрянью натереть!
Во-вторых, несколько человек подтвердили, что по Сантандеру доктор де Маркес бродил в сопровождении девицы на собачьих лапах. И каждый раз, когда доктор выходил из дома очередного пациента, девица стирала свежую кровь со своих губ: значит, еще один страдалец закончил свой земной путь по вине доктора. Один очевидец даже видел, как они с особым цинизмом совокуплялись перед зданием муниципального совета. По-собачьи, если это кому интересно.
В-третьих, Теодоро был выкрест. Значит — криптоиудей, тут двух мнений быть не может. Да скорее всего и не Теодоро вовсе он был, а неизвестно кто, поскольку отец его звался Шмуэль, а деды – Менахем и Шломо. Так уже в конце пятнадцатого века стало очевидно, что средства массовой информации будут всегда успешно продаваться, если научатся будить в читателях всё самое дикое и грязное.
Отравителя и дьяволопоклонника доминиканцы отмазали бы, но не это же порождение ехидны, гроб окрашенный!
По тогдашнему обыкновению де Маркесу переломали все кости и еще до пытки раскаленным железом он во всем сознался. Если бы суд о том попросил, то Теодоро признался бы и в том, что лично вбивал гвозди в ладони Христа, но инквизиторам хватило ума не доводить до этого.
Де Маркесу отрубили кисти рук и ступни, прижгли раны и оставили на рыночной площади на потеху толпе. Спустя сутки, еще живого, Теодоро возложили на костер.
В ходе процесса, слушая анонимные обвинения, Теодоро понял, что почти все свидетельствовавшие против него были из его выживших пациентов. Некоторых из них ему предъявили, и де Маркес обратил внимание на крупные костяные и металлические пуговицы, нашитые у большинства свидетелей на самые странные места: у кого-то на локоть, у другого на фалду камзола или предплечье. Пока он их лечил – на подобные странности внимания не обращал…
Но более всего его поразила ничтожность суммы, которой «Hoja De Noticias» оплатила их показания. Тогда и попала в судейский протокол фраза, спустя триста лет, когда в ходе наполеоновских войн частично открылись архивы инквизиции, сделавшая его знаменитым: «предательство, когда за несколько медяков продают тебя те, кто еще незадолго до этого возносил тебе хвалу и клялся в вечной преданности; те, кто обязан тебе существованием; таковое предательство есть высшее благо, лучший способ узнать цену себе еще при жизни».
Ваш комментарий будет первым