Выбрать часть: (01) | (02) | (03) | (04) | (05)
(06) | (07) | (08) | (09) | (10)
(11) | (12) | (13) | (14) | (15)
(16) | (17) | (18) | (19) | (20)
(21) | (22) | (23) | (24) | (25)
Глава 16
ВОДА
Над городом пролетел ангел и между двумя щелчками метронома, в наступившей на несколько мгновений невнятной тишине, яркий мир звуков сменился глухим шипением и бормотанием пузырьков, с ропотом поднимающихся по спирали к поверхности. Там, наверху, они растворялись в тонком прозрачном слое ртути, в границе между водой и воздухом, с щенячьим восторгом ломая ее своим напором. Проследив за танцующими пузырьками, Виктор мельком увидел над своей головой мост: тот, тихо отдаляясь, кривлялся в одном ритме с мелкой рябью на поверхности реки.
Репортер вдруг вспомнил, что уже очень давно не навещал родителей и задумался над странным вопросом: каким видят своего сына они – из-под кладбищенской земли, с глубины двух метров. Зная то, что известно лишь усопшим, обладающим не умом читателя книги, а мудростью тех, кто уже знает, чем кончаются все истории на свете — могут ли они найти хоть какое-то оправдание его метаниям и бессмысленным желаниям?
Впрочем, все эти глупые мысли мгновенно улетучились под воздействием новых ощущений. Плюхнувшись в воду, Виктор сразу провалился на глубину и там, судорожно дергая руками и ногами, обнаружил себя в полной сохранности. Нисколько не доверяя глазам, наощупь он определил, что руки его по-прежнему покрыты плотью и кожей, что череп цел и левый глаз снова на месте. И это его нимало не удивило. Как и то, что цела оказалась одежда, минуту назад полыхавшая синим пламенем.
Правда, видел он лишь смутные силуэты, казавшиеся опасными, но не настолько, чтобы из-за них терять голову. Так, двигались вокруг какие-то тени. А вот воздух он удерживал в легких из последних сил. Толкнувшись на манер лягушки ногами, Виктор всплыл на поверхность.
Отдышавшись, первым делом он провел рукой по макушке: похожая на тюбетейку шапочка оказалась на месте и это сразу его успокоило. Потом он почувствовал холод: в такой воде не то что купаться – даже руки мыть при нормальных обстоятельствах он бы не стал.
Репортер оглянулся: течением его снесло на десяток-другой метров и сейчас мост был весь на виду, со всеми своими пролетами, бетонными опорами и береговыми устоями. Там, наверху, под одним из фонарей шла какая-то суета и Виктор мимолетно припомнил обогнавшего автобус дикобраза.
«Ну и ладно», — подумал репортер. Тамерланы, деревянные орлы, таинственные зюзьги, которых следовало остерегаться, и флиртующие матрешки остались в прошлом. Он же был в совершенно неопасном месте. Да, здесь мокро и жуть как холодно, но гораздо безопас… Черт!
Он едва успел выставить перед собой руки и смягчить ими удар о красный цилиндрический буй. Тут же принялся судорожно елозить руками по его поверхности и ухватился за едва видный поплавок — похожий на большой барабан понтон, к которому буй был прикручен. Теперь, несмотря на студеную воду, чувствовал он себя вполне комфортно. Но следовало принять решение: забраться на этот поплавок и ждать подмоги или плыть к берегу.
До левого берега с его облицованной гранитом набережной и парадным парапетом, от которого спускались к воде широкие ступени, было метров двести. Далековато. Гораздо ближе был берег правый — пологий, с заросшим кустами невысоким, в рост человека, обрывом, с одиноким рыбаком в вытащенной на песок лодке.
«Значит, так! — решился Виктор. В критической ситуации надо уметь отважиться на героический поступок. Чисто по-мужски. Риск – дело благородное. – Буду ждать здесь…»
Он ухватился за железную скобу на буе и прикинул, как будет выбираться из воды на узенькую платформу под высоким красным цилиндром. После того, что произошло в автобусе, репортер был уверен, что прибытия катера речной полиции ему придется ждать совсем недолго.
Закинув колено на поплавок, он полез вверх. Буй отчаянно закачало на мелкой речной волне. Перед глазами Виктора все это время мельтешили несколько ярких наклеек с русалочкой, рыжеволосой и зеленохвостой героиней одноименного мультика. При всех его проблемах репортер невольно озадачился еще и этим: он пытался и никак не мог представить себе чудака, тратящего время и силы на то, чтобы добраться до этого буя и обклеить его детскими картинками.
С левого берега вдруг послышался странный звук, навеявший неожиданные воспоминания.
Когда Виктор был мальчишкой, он к раме своего велосипеда прикрепил проволоку, при вращающемся колесе бившуюся о его спицы. В результате при езде велик непрерывно тарахтел и можно было вообразить, что едешь на мопеде. Однако сегодня это глухое дребезжание, только начавшись, сразу же смолкло. Повторившись через пару секунд.
Услышав озорное стрекотание, этот с головой окунающий в ностальгию привет из детства здесь, на буе посреди реки, Виктор удивился. К тому же он никак не мог сообразить, откуда эти звуки исходят.
Репортер, обхватив руками красный цилиндр буя, выглянул из-за него и под очередное тарахтение заметил быструю цепочку фонтанчиков, на краткое время поднявшихся в нескольких метрах перед буем. Поднял взгляд и на берегу, на набережной, увидел давешнего почтальона.
Тот установил свой пулемет на гранитный парапет и теперь выцеливал буй, прикрывавший Виктора. Свою бейсболку, бережно придавив ее камнем, чтоб не сдуло ненароком в реку, он положил рядом: опыт подсказывал, что слишком длинный козырек будет закрывать верх прицельной планки, мешая меткой стрельбе.
Этого, болтающегося там, на буе, следовало беспременно убить, почтальон это знал в точности. А как иначе? Он же собственными глазами видел на этом уроде шапчонку без козырька. Расстрелять за такое – еще не самое тяжкое наказание.
Почтальон еще раз прикинул расстояние и крепко сжал рукоятки пулемета. «Всех, кто носит такие головные уборы, — подумал он, прищурив левый глаз, — следует незамедлительно ликвидировать».
Если вдуматься, то почему бы и нет? Разве это не вполне простительное заблуждение для мира, в котором каждый год убивают тысячи и за меньшую вину, чем тюбетейка на макушке?
Следующая очередь подняла фонтанчики впритык к бую.
— Только без паники… – пробормотал Виктор, тут же поняв, что в некоторых обстоятельствах советы легче давать, чем ими пользоваться. Репортером овладело смятение, в голове не было никаких мыслей. И он опять вспомнил про чудо-капсулы доктора Олендорфа.
Продев одну руку по локоть в скобу, Виктор для большей устойчивости опустился на колени и выудил из кармана штормовки коричневый бутылек. Помогая себе зубами, он скрутил пробку и наклонил флакон надо ртом. На язык выкатилось сразу две пилюльки. И тут же появилась уверенность в том, что бояться-то нечего: буй железный и за ним он как у бога за пазух…
Опять протрещал пулемет и над головой Виктора появилось две дырочки. Он понял, что на буй надежда слабая – пули под калибр трехлинейки пробивают металл этого бакена как картон. Еще он сообразил, что почтальон взял его в вилку; что после недолета и перелета надо ждать выстрелов точно в цель. И, не тратя времени на вставание с колен, оттолкнулся от буя, во второй раз за этот день плюхнувшись в студеную реку. И, погружаясь, услышал, как неподалеку упало в воду нечто тяжелое.
Спустя доли секунды длинная пулеметная очередь изрешетила буй. Над головой Виктора четыре пули вошли в воду, оставив за собой короткие, похожие на инверсионный след самолета бугристые шлейфы, но, почти сразу потеряв скорость, посыпались на дно.
Почтальон на набережной выпрямился и, приложив ладонь козырьком ко лбу, всмотрелся в круги, расходящиеся по воде после падения в нее репортера. Удовлетворенно хмыкнул, достал из кармана кляссер с почтовыми марками. Подумав, вынул из-под прозрачной полоски розовую марку самого малого достоинства и, проведя по ней языком, нашлепнул ее на бронещит пулемета, рядом с десятками таких же марок.
Затем из другого кармана почтальон вытащил штемпель и с очевидным удовольствием хлопнув им по щиту, погасил только что наклеенную на пулемет марку.
Виктор тем временем, пуча глаза, опускался глубже и глубже. Там, наверху, он не успел ни как следует отдышаться, ни набрать в легкие воздуха. Теперь его крутило и корежило, а перед внутренним взглядом стояла одна картина: вот проходит еще секунд двадцать-тридцать – и он, не в силах противостоять необоримой потребности вдохнуть в легкие хоть что-нибудь, втягивает в себя грязную речную воду. По сторонам от себя он разглядел смутные, ни на что не похожие тени, мимо которых опустился за пару секунд, не успев понять, что это такое.
«Какой же я придурок, — успел подумать репортер. – Остался бы в автобусе… Там хоть тепло и сухо было. Или на буе посидел… Несколько пуль из Максима… Это ж очень быстро и, наверное, даже не так уж и больно?»
Он схватился за шею.
С ней происходило непонятное. Сначала у Виктора появилось ощущение, что его гланды распухли и заполнили горло. Затем по бокам от адамова яблока кожа стала жестче, она задрожала под пальцами журналиста и порвалась косыми, слегка изогнутыми порезами.
От неожиданности Виктор закричал, выпустив из легких последний воздух и, понимая, что сейчас захлебнется, полной грудью втянул в себя воду. Он не ожидал от воды ничего кроме боли, удесятеренной долгой агонией. Это было страшнее, чем падать с моста. Более того, это было страшнее, чем заживо гореть. Да что уж там — это было даже страшнее, чем встречаться глазами с этим упырем Тамерланом.
Но ничего не произошло. Речная вода, попавшая в рот, сразу – Виктор проверил свои наблюдения, еще раз приложив ладони к шее – покидала его тело через эти косые прорези. И казалось, будто он дышал воздухом, а не хлебал мутную речную водичку.
Измученный долгой задержкой дыхания, журналист начал часто и мелко втягивать в себя воду, не заботясь о том, чтобы от нее избавляться: она как-то сама уходила через жабры, которыми он сам того не желая обзавелся. Затем он повел руками и очень легко опустился метров на пять, зависнув совсем близко от дна.
Погрузившись в новые для себя ощущения, он не сразу осознал, что совершенно отчетливо видит стелющиеся по дну реки мягкие зеленые водоросли, множество совершенно лысых покрышек рядом со ржавым дном моторной лодки, россыпь бутылок везде, куда упирался взгляд, жестяные банки, совковую лопату, наискось пересекаюшую дно реки чугунную трубу и обрывки пластиковых пакетов, за что-то там, на дне, зацепившиеся.
Повернув голову налево, Виктор высмотрел мятый молочный бидон и дорожный знак «остановка запрещена», сброшенный с моста вместе с металлической штангой, к которой его когда-то прикрутили, рядом ржавый газовый баллон, сохранивший на поверхности следы голубой краски – и ярко раскрашенную гипсовую статуэтку богоматери.
Туда, в компанию к божьей матери, плавно опускался старый знакомец Виктора, дикобраз. Цепь указывала направление кратчайшего пути ко дну, из загривка грызуна торчала стрела. Его мертвый взгляд уставился на табличку «Сброс мусора запрещен!» рядом с газовым баллоном.
«И что? – будто вопрошал он. – Вот меня сбросили… И что вы мне сделаете? Запрещают они…»
Репортер повернул голову и сразу позабыл дикобраза. Справа сразу бросились в глаза розовая кроссовка, бампер малолитражки с уже не читаемым номером, сиденье для унитаза, глушитель выхлопной трубы трактора и нечто похожее на лосиные рога.
— Ух ты!.. – восхитился Виктор, забыв, где находится. Только несколько пузырьков обозначили эту его попытку, слова просто растворились в воде. Но никуда не делась русалочка, в адрес которой они были произнесены.
Симпатичное голубоглазое создание висело в воде, прямо над рогами лося. С застывшей на лице улыбкой русалочка таращилась на Виктора, ее огненно-рыжая пышная шевелюра слегка колыхались. Репортер решил, что это самый обычный фольгированный воздушный шар в форме героини мультфильма, и он привязан к чему-то там, на дне. К чести русалочки: она хотя и не училась в разных там гимназиях и университетах, но ни на секунду не приняла Виктора за надутую гелием дешевую куклу из латекса.
Под ногами журналиста, чувствующего себя уже почти нормально, виднелся фонарный столб, парковый мусорный ящик в виде пингвина и компьютерный монитор.
«Да здесь интереснее, чем в музее, — с неестественным для этих обстоятельств спокойствием подумал репортер. – Приятно побывать в таком месте…» Хотя даже сам себе затруднился бы обьяснить, какую приятность подразумевает.
Виктор понял, что и зрение его перестроилось под рыбье. Он отчетливо видел стайку мелких рыбешек с вертикальными полосками на боках, почти мальков, и крадущуюся следом за ними щучку. Она вдруг замерла на месте, едва заметно пошевеливая грудными плавниками.
Щука была явно удивлена. До сих пор ей попадались только ныряльщики и утопленники. Этот, над головой, выглядел как-то непривычно и вел себя странно – ни рыба, ни мясо. Но больше походил на… «Ныряльщик», — решила щучка.
На фоне обшарпанного китайского тазика, разукрашенного многочисленными бутонами распустившегося жасмина, щуку было прекрасно видно и Виктор старался не двигаться, чтобы ее не спугнуть. Спустя минуту рыбину все же снесло течением чуть в сторону и под ней оказался теперь небольшой холодильник. Щуку стало видно еще лучше: на белом фоне журналист мог разглядеть каждое пятнышко на ее боку.
Вдруг рыбина задергалась на месте самым странным образом. Однако молодой журналист не сразу понял, что щука по-прежнему недвижима – это холодильник там, на дне реки, мелко подрагивает. Пораженный столь странным поведением бытовой техники, Виктор не заметил покрытое двумя рядами присосок ярко-синее щупальце, медленно выползающее из-под белого ящика.
Зато его увидела щука.
«Нет, все таки утопленник», — моментально изменила свое мнение рыбина и стрелой метнулась в сторону.
Щупальце сначала проползло по дну, старательно прячась в водоросли и мусор, затем, подобравшись к Виктору, резко потянулось в его сторону. Репортер уловил это движение, отпрянул в сторону и благодаря этому щупальце промахнулось мимо горла, но достало-таки его ноги. Виктор сразу почувствовал себя поросенком, обвитым в несколько колец анакондой.
Щупальце напряглось и репортер понял: когда говорят, что, мол, аж кости трещат – это вовсе не преувеличение.
Из под холодильника, плавно извиваясь, выползли еще четыре щупальца и, уже никуда не торопясь, устремились к репортеру. Тулова, из которого они прорастали, видно не было, и от этого становилось еще страшнее.
— Помогите! – заорал Виктор и задергался в бессмысленных попытках освободиться, крутя головой в разные стороны. Однако тут же замер, вдруг осознав: а русалочка-то настоящая!
Хвостатая девица, недавно принятая им за воздушный шарик, легонько помахивая хвостом, приближалась к репортеру, широко улыбаясь, пританцовывая на плаву и… Отчетливо послышался не попадающий ни в одну ноту тоненький голосок:
— Так скучно мне, так тесно мне в воде…
«Нашла время для песен, — с горечью подумал Виктор. – И поет-то как отвратно! Это, наверное, вообще противозаконно…»
Приблизившись к репортеру, русалочка повисла в воде чуть ниже его пояса, и он понял, чем мультики отличаются от реальной жизни: эта девица была ровно покрыта пылеобразным зеленым налетом, как давно не мытый аквариум, а еще на ней, в отличие от мультяшной русалки, не было верхней части купальника.
«Ого! — еще больше выпучил глаза Виктор, сразу простив ей крайне низкий уровень вокала. – Вот это да!..»
Будь у него на то достаточно времени, репортер смог бы, обобщив свои впечатления, вывести основной закон эстрадной звездности: чем больше радует глаз обхват груди, тем терпимее к качеству пения ухо рядового слушателя мужского пола. Но щупальце, обвившее его ноги, еще раз напряглось и он ясно понял, что ощущает ирландский протестант, когда ирландский католик из ирландской же республиканской армии бейсбольной битой ломает ему колени.
Русалочка мило улыбнулась Виктору и он вспомнил, как ему в детстве нравилась эта девочка, такая милая, такая нежная, такая… Девица тем временем обеими ладонями ласково, но уверенно обхватила щупальце и впилась в него зубами. Репортер подумал, что со стороны это выглядит весьма двусмысленно…
Синяя пупырчатая змея задергалась, испуская из себя облачка крови, но русалочка уже намертво в нее вцепилась и лишь слабо колыхалась вместе с щупальцем. Ее пышные волосы плавно вздымались и опускались.
Закончив, девица смотала с ног Виктора отхваченный кусок, откуда-то из-под начинающейся ниже пупка чешуи достала мятый и выцветший полиэтиленовый пакет и с ангельской улыбкой опустила в него быстро темнеющий кусок щупальца. Затем, осмотрев дно, нырнула, стрелой метнувшись за еще одним трофеем, утягивающимся под холодильник.
Виктор наблюдал за тем, как русалочка управляется с очередной добычей, когда в его плечо ткнулось что-то мягкое. Быстро повернувшись, он уставился в грустные глаза почти круглой ярко-желтой рыбы в голубых полосках, совсем не похожей на обитателей этой реки.
— Крутая девчонка, — пробулькала рыба. – Скажешь — нет?
— Нет, — ответил репортер. Тут же уточнив:
— Не скажу.
Они помолчали, глядя как русалка споро и с явным удовольствием отгрызает уже третье щупальце.
— Слава Нептуну, удачный выдался день, — вздохнула рыба. – Детеныш кракена… Не очень-то и вкусно, но питательно и, главное, ей надолго хватит. Дня на три. А то вечно ее с голодухи на военно-морской юмор пробивает.
— Это как? – удивился Виктор. Рыбина повернулась боком и репортер увидел, что из ее желтого в синюю полоску спинного плавника выкушен здоровенный кусок. На полукруглом вырезе отчетливо выделялись следы зубов.
— Как-как… – проворчала рыба. – Очень больно и совсем не смешно…
— Женщина… – неопределенно высказался Виктор. – Гормоны играют, совершенно ясно. Меня-то она от этого чудища спасла, — заступился он за рыжую. Глядя на дно, где русалочка тщетно пыталась перевернуть холодильник.
— Ха, — то ли кашлянула, то ли выразила несогласие рыба. – Так она и отдаст кракену свою пайку! Чем, по-твоему, она питается?
На лице Виктора появилось недоумение и она пояснила:
— Кракен в этом водотоке – большая редкость. Нам все чаще, — яркая рыбина оглядела с головы до ног Виктора, — утопленники попадаются.
Когда до репортера дошел смысл этих слов, он решил, что ему давно пора двигать дальше. Просто разведя руками, он поднялся на пару метров, задрал голову и принялся судорожно грести в обратную сторону, стараясь удержаться на месте: над ним происходило нечто невообразимое.
То, что в начале погружения показалось лишь неясными движущимися тенями, нечеткими и бесформенными, теперь, когда он видел рыбьим зрением, приобрело зримые очертания и размеры. И вызывало ужас и отвращение.
Над его головой, слева, склонившись в его сторону – благодаря чему он видел ее единственный загнивший глаз в середине затылка — удерживалась на месте жуткого вида, величиной с двухэтажный лондонский автобус рыбина, состоящая как будто из одной только огромной пасти, набитой в несколько рядов кривыми зубами. Были у нее и особые приметы: никогда еще Виктор не видел рыбу с плавниками и чешуей, направленными в обратную сторону.
Справа собралось в гигантское скопище невероятное количество пиявок, каждая размером с половозрелую миногу.
Виктор почувствовал исходящие с обеих сторон эмоции. Они не очень-то и отличались: пустить ему кровь мечтала и адская эта рыба, и полчище пиявок. Но при этом следовало сперва избавиться от конкурентов – эта мысль тоже была общей.
Резко изогнувшись, широко раскрыв пасть, рыбина ринулась в атаку на пиявок. Те не сделали ни малейшей попытки рассеяться и избежать острых кривых зубов: наоборот, они мгновенно сбились в еще более тесную кучу и полезли в эту пасть, протискиваясь в любую открывающуюся перед ними щель. Сделав несколько глотательных движений, одноглазая рыба начала корчиться, став сразу похожа на подавившегося человека: он пытается, кашляя, избавится от застрявшего в глотке куска, но только теряет силы.
Слипшиеся в колбасу пиявки продолжали лезть в рыбу с целеустремленностью катящегося под гору эшелона.
Бока рыбины раздулись, пиявки уже облепили ее всю, их извивающиеся хвосты торчат из жабр, глаза и едва ли не из-под каждой чешуйки. Рядом с Виктором раздались странные звуки. Он, повернув голову, увидел рядом русалочку. Та, в полном восторге от зрелища, хлопала в ладоши. Заметив взгляд Виктора, она показала ему задорно оттопыренный большой палец на зеленоватой от одноклеточных водорослей руке.
Пиявки, извиваясь, настырно лезли в зубастую пасть. Рыбина, как понял репортер, уже не откашливалась – она корчилась в агонии. И вдруг ее пузо лопнуло в области ануса и какая-то зеленоватая дрянь замутила воду вокруг ее тушки. Она перестала дергаться, повернулась сначала набок, затем вверх животом — и стала медленно подниматься к поверхности. Ее открытая настежь пасть была по-прежнему забита копошащимися пиявками.
«Против толпы не попрешь, — подумал Виктор. И одобрил: – Ловко у них тут устроено, прям как на суше… Сплошная демократия! Все решает большинство…»
Русалочка достала из-под чешуи еще один пакет и стала подниматься к издохшей рыбине. В ее движениях было столько довольства… Виктор решил, что с водными процедурами пора заканчивать. Стараясь не привлекать к себе внимания, он поплыл к берегу.
Из воды он поднялся, когда ее глубина была ему по пояс. Потрогал шею и нисколько не удивился тому, что жабры куда-то делись: они свою роль отыграли и нужды в них уже не было. И, с трудом переставляя ноги, репортер побрел к отмели, где сидящий в лодке рыбак, давно за ним наблюдавший, уже достал из своего ящика старую армейскую флягу, заполненную настоянным на сахаре и клюкве спиртом.
Ваш комментарий будет первым