Поводырь (13)

Выбрать часть: (01) | (02) | (03) | (04) | (05) | (06) | (07) | (08) | (09)
(10) | (11) | (12) | (13) | (14) | (15) | (16) | (17) | (18)
(19) | (20) | (21) | (22) | (23) | (24) | (25) | (26) | (27)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВСЕ СОКРОВИЩА МИРА

…Глупцом казался ему тот, кто не обращает внимания на настоящие блага и советует во всяком деле взирать лишь на конец.

«История» Геродот

Глава 13

БЕЛЫЙ ЛЕВ

Робкое дуновение южного ветра вытащило из едва тлеющих, уже подернутых пеплом углей несколько язычков пламени. В надежде на нечто большее они поднялись над кострищем, станцевали, дурашливо дергаясь, свой последний танец — и души их отлетели слабыми искрами в черное небо.

— Сбор полыни у тебя найдется?

Грай кивнул.

— Приготовь отвар. Среднюю чашу, — прошелестел справа еле слышный голос. И ещё глуше:

— Только не держи его на огне слишком долго. Густой еще не означает, что хороший. Справишься?

Поводырь хмыкнул. Почему-то ночью все говорят тише чем обычно, стараются быть менее заметны. Хотя и знают, что это бессмысленно: у таящихся в темноте чудовищ, когда приходит их время, до крайности обостряется слух.

— Дай отвару остыть, процеди и опусти в него очищенный и подавленный чеснок. Двух пригорошней хватит, — всё поучал мальчика один из его подопечных. Когда-то в прежней жизни он был сборщиком лечебных трав и одно время даже неплохо зарабатывал на всевозможных снадобьях. Пока не свихнулся, внезапно обнаружив, что экстракт абсинтума может в иных случаях веселить даже лучше вина.

— Блохам эта отрава ох как не нравится! И не только им. Жуть как воняет! Вот… Когда отвар настоится в тепле… должно хватить половины дня или ночи… натри этой дрянью своего дракона.

— Поможешь мне, подержишь его задние лапы? – озабоченно спросил Грай, хорошо знающий, чего ожидать от своего пса, когда уловит он запах мазей и полынного настоя на чесноке. – Анкилу такое растирание наверняка не понравится.

— А ты меня потом оживишь, когда соберешь из ма-а-аленьких таких кусочков?

Знаток целебных и хмелящих растений иронически хмыкнул и с притворным страхом, что понял поводырь по его якобы робкому голосу, скосился влево, на Анкила, с тихим урчанием самозабвенно чесавшегося неподалеку. Грай мог лишь угадать направление взгляда собеседника, чье лицо, с более темными пятнами на месте глазных впадин, ноздрей и рта смутно вырисовывалось в вязкой темноте.

— В общем, натирай всё, кроме гнойников и болячек, уж больно эта штука едкая.

— У Анкила нет нагноений! – возмутился мальчик. – Я каждый вечер его осматриваю. И никогда не допустил бы!..

Сборщик улыбнулся этой горячности с полным пониманием: когда-то и с ним полтора десятка лет ходил по лесам Германии прирученный волк. Он-то знал, какой бывает привязанность хозяина к своей собаке.

— Уши тоже не трогай. И всё, что под хвостом…

Бывший травник положил на угли охапку тонких сухих веток и заглянул в котомку поводыря.

— Это у нас что? — пробормотал он, достав из нее крохотный красноватый флакончик из ливанского кедра. Поддел ребристым ногтем крышку и осторожно понюхал.

Мальчик внимательно следил за всем, что делает этот человек — его опыт был бесценен.

— Мазь на кастровом масле? Для головы годится… да во все места, куда он своим языком не дотянется. Он же ее слизывать будет. Сам понимаешь…

— У меня еще эвкалиптового масла немного осталось, — показал поводырь маленькую медную баночку.

— А ты припаслив… Этим хорошо бы изнутри уши промыть. Чистая тряпочка у тебя найдется? Скрути из нее жгут и… Похоже, они его больше всего беспокоят. Только не слишком глубоко, и не забудь потом протереть уши сухой тряпкой.

Анкил тоненько, как маленькая собачонка, захныкал. Так горько и безутешно, что у мальчика, его друга и хозяина, заныло сердце.

— Не забуду, — прошептал Грай, поворачиваясь к советчику. Поводырю, как обычно, хотелось его поблагодарить. – Почищу обязательно.

Но рядом уже было пусто. Мальчик резко повернул голову налево, но и там никого не оказалось. Анкил всякий раз исчезал вот так, внезапно. Подобные видения были Граю часто, почти каждую ночь, и именно этим они всегда и кончались.

По всей видимости, это щенок во сне тоненько заскулил, тем самым разбудив и себя, и Грая. Мальчик понял, что сделав примочку из завернутого в чистую тряпочку разжеванного в кашицу темного изюма, обтерев перед этим собачонку полынным настоем на чесноке и промокнув комком корпии, пропитанной кастровым маслом, места, до которых песик не мог дотянуться языком, он, нежно поглаживая совсем уж сонного малыша, незаметно для себя и сам задремал.

Припомнив, как щенок испугался новых для себя запахов и, зажмурившись, намертво вцепился зубками в подол его рубахи, в точности так, как это всегда делал Анкил, Грай снова испытал щемящую боль в сердце.

Левая рука еще побаливала. Поводырь осмотрел повязку, убедился, что она плотно держится на кисти. Под ветхой, но чистой тряпкой, между большим и указательным пальцами, был небольшой ожог, на нем – пригоршня растертого порея, уже подсохшего и наверняка потерявшего свои цвет и запах. Но менять повязку еще рано, решил Грай. Он сделал всё, что мог. Теперь следовало просто денёк потерпеть. Само заживет.

Кутенок перевернулся на живот, с недоумением огляделся, широко зевнул и замер, уставившись на еле тлеющий костер. Потом он ненадолго уставился на трех слепцов, сопящих и похрапывающих по другую сторону едва светящихся углей. Они не вызвали у него ни интереса, ни опасений, но почти сразу песик задрал свою крутолобую башку, несколько раз, широко раздув ноздри, втянул воздух и безошибочно повернулся в сторону, где на камне сидел едва заметный в темноте Нигрум. И попробовал грозно поворчать. Пока получалось не очень, но в конце каждой рулады рычание становилось низким, утробным, схожим с бульканьем доходящей на слабом огне каши; тогда малыш, забавно крутя головой, и сам начинал с интересом прислушиваться к этим грозным звукам.

Грай погладил щенка по голове, ласково твердя слово «молодец», сунул ему под нос плошку с водой, а рядом положил половинку пресной лепешки, которой до этого собрал бараний жир со стенок своей миски.

— Он у тебя похож на молосского пса, сильно попорченного волчьей кровью. Скорее всего, это его мамаша-волчица запала на собаку. Волки мужеского рода более преданны своему роду, — раздался тихий голос за его спиной. — Если доживет до следующего дождя, станет тебе верной опорой и надежной защитой. Хотя сейчас, на него глядя, этого и не скажешь.

Говоря это, мимо прошел странник, тот самый, что так щедро раздавал дорогие подарки его, Грая, подопечным. С усмешкой покосившись на спящих слепцов, он отошел от них на пару десятков шагов и остановился рядом с большим плоским камнем, едва подсвеченным лунным светом.

Когда путник обратился к поводырю его же лицом, только постарше лет на двадцать, Граю стало не по себе. Как той ночью, когда забрался он тайком в зверинец александрийского храма муз, поглазеть на знаменитого белого льва.

Сколько слышал он всякого-разного об этом огромном белоснежном звере, его неземной красоте и исполинской мощи! «Лапы его, — рассказывал очередной болтун в караван-сарае, на добрых полмира отстоящем от чудес Александрии, — как столбы из каррарского мрамора, глаза светятся лунным камнем и молочно-белая шкура сияет на солнце как отчищенное уксусом серебро. А если кто уловит его взгляд своими глазами – обретет талант видеть в темноте как при свете дня».

Хм… Довольно таки сомнительное свидетельство, учитывая, что самому рассказчику видеть этого зверя, к сожалению, не довелось, он просто добросовестно пересказывал чью-то абсолютно достоверную историю.

«Он похож на покрытую снежной шапкой вершину… Или на зацепившееся за горную гряду облако, из которого рокочет гром и иногда молниями сверкают клыки», — вещал следующий бродяга, тоже никогда этого монстра-красавчика не видевший, но много чего занимательного о нем слышавший от уважаемых людей, которые врать не будут.

Один из них ему лично поведал, вещал бродяга таинственным шепотом, что после припарки из белейших какашек этого льва, что благоухают цветами дамасского розового дерева, а не кошачьими говнами, как ты мог подумать, у него напрочь пропали мозоли.

— Вот я и прикидываю, — уныло разглядывая свои распухшие ступни, закончил он, — может сходить в Александрию-то? И не так ведь оно далеко. И если от болячек не избавлюсь, так хоть розы понюхаю…

Белый лев. Ха! Да что они там, в дельте Нила, с ума все по нему посходили что ли?

Еще один бредущий из Александрии балабол, допущенный Граем к костру на ночном привале, описывал этого льва – клянясь, что созерцал его своими собственными глазами — как холм серебристо-белого алебастра с гривой из чистейшей морской пены, «хоть щас готовой родить из себя новую богиню любви».

Даже понимая, что все они врут, всё одно захочешь взглянуть на подобное чудо. А вдруг хоть часть того, о чем говорят люди — правда? И, оказавшись на севере Египта, поводырь решил самолично составить мнение об этом звере.

Такому как Грай бродяжке прямой путь в храм муз был заказан. Но ворота и стражу всегда можно обогнуть закоулками, где-нибудь да найдется дыра в ограде.

Иногда поводырю казалось, что заставы на дорогах устраивают в тех местах, которые можно обойти козьими тропами именно для того, чтобы там, на окольной тропе, взять с простофили, не желающего раскошелиться на дорожный сбор, в два раза больше за попытку обвести закон вокруг пальца.

Даже самый тупой простолюдин должен в конце концов усвоить: пытаться обхитрить тех, кто заведомо тебя умнее – себе дороже. Уложения для того и составляются в труднопонимаемой форме, полагал Грай, чтобы не вникали простаки в непостижимое для них знание без крайней на то нужды.

Но это был явно не тот случай. Найдя днем лаз в стене, поздно вечером мальчик оставил подле него своего пса и отправился поглазеть на льва.

В зверинце храма было тихо, животные невесть почему попрятались в свои домики и затаились. Звезды, следуя их примеру, схоронились в тучах.

И вот, найдя вольеру белого монстра, Грай обнаружил дверцу его клетки открытой. То ли его отпускали по ночам погулять, то ли случайно так получилось… Думать об этом было некогда. Весь в холодном поту, боясь оглянуться, бежал он к проходу в ограде, не зная, бродит свирепый лев-альбинос по дальним закоулкам зверинца или уже дышит ему в спину.

Это диковинное, словно обсыпанное мукой существо нагнало Грая у самой стены. Зверь оказался дряхлым и очень худым, со шкурой в странных пятнах, будто сильно траченной молью. И никакой гривы, которую так любили живописать болтуны — это была старая костлявая самка.

Вызывающий трепет властитель дум оказался бледной тенью легенды о себе. Поводырю подумалось, что так бывает часто, если не сказать, что именно так происходит всегда, когда восторженные обыватели сначала придумают себе героев, щедро наделяя их мощью и мудростью – то есть тем, чем сами не обладают – затем искренне обожествляют эти фантомы…

Львица оскалилась и оказалось, что у нее нет ни одного клыка. Но даже немощная львица, весом не более пяти талантов, чрезмерно опасна для человеческого детеныша. Хотя она не подарок и для взрослого мужчины.

Грай ощутил себя загнанным в угол крохотным щенком. Это была странная смесь эмоций, замешанная на страхе, азарте и страстном желании померяться с этим зверем силами.

Поводырь вытащил и сжал в правой ладони нож, затем несколько показавшихся бесконечными мгновений провозился с застежкой плаща, пока не стянул его через плечо и несколькими быстрыми круговыми движениями накрутил на левое предплечье, оставив свободной кисть руки.

Еще он глубоко вздохнул, успокаиваясь. Когда драка неизбежна, то нет никакого смысла тратить эмоции на переживания. Ладонь была влажной от пота, но рукоятку ножа, обмотанную кожей ската держала надежно, в правильном месте — на уровне бедра. Грай неглубоко присел, выставив вперед левую ногу, и перенес тяжесть тела на пальцы и подушечки ступней.

Боевую стойку и основные приемы нанесения ударов ножом преподал ему в одном иберийском постоялом дворе однорукий подавальщик, жизнь которого, судя по повадкам и многочисленным шрамам, в былые времена множество раз зависела от этих навыков. Ему было приятно вспомнить молодость, ну а поводырь никогда не упускал случая научиться чему-то новому.

Этот ибериец говорил с придыханием, непривычно певуче, и всё выспрашивал, не доводилось ли Граю бывать в Колхиде. Узнав же, что в прошлом году Грай побывал в городе Одесс, что стоит на Эвксинском Понте – прослезился и просил подробностей про этот уютный город у моря. Но помимо разговоров хватило им времени и на дело.

Ибериец доступно объяснил, по каким движениям супротивника можно угадать, что у него есть нож и в следующее мгновение к тебе устремится лезвие; за чем – хват ножа, положение ног и плеч – надобно следить, чтобы определить направление удара.

Драка на ножах? На самом деле это просто, если тебе хочет выпустить кишки схватившийся за хлебный нож ревнивый муж: в его случае главное, чтоб он сам себя ненароком не порезал. Но против обученного фехтовальщика, усвоил тогда Грай, у обычного человека, если нет у него в руках хотя бы палки, шансов нет. Даже против однорукого профессионала. Разумнее отойти в сторонку, быстро и как можно дальше.

Тогда, в Иберии, пришлось на несколько недель задержаться в том постоялом дворе из-за сотрясшего землю толчка. Он был один, но вызвал сотни камнепадов, напрочь снесших десятки миль горных дорог. И сразу появилось свободное время.

Однорукий показал Граю, какими упражнениями доводили до совершенства бойцов в годы его ученичества в тайной школе фехтования; еще поводырь выслушал поучение, как парировать направленный в живот или горло удар – так, чтобы затем сразу перейти в атаку. Он тысячи раз повторил эти движения. Но ибериец не дал тогда Граю никаких советов на случай стычки со львом.

Мальчик, пряча горло, склонил голову. И подумал, что готов. «Ну что ж… Давай выясним, кто здесь лев», — мысленно послал он приглашение белой львице.

И тут из сумерек появился Анкил.

Грай даже не удивился. Он уже привык к тому, что между ним и этой собакой есть незримая связь. И был всецело убежден, что если окажется в опасности, пес это обязательно почувствует и придет на помощь.

Анкил шел медленно, враскачку; уши прижаты к голове, а полная зубов пасть оскалена так, что нос уполз на переносицу. Пес опустил голову ниже загривка, лопатки, наоборот, поднялись над спиной как сложенные крылья.

Ангел смерти.

Только не придуманный кем-то излишне впечатлительным – настоящий. Напрягшиеся спина и поджатые задние лапы придавали ему видимость согнутой в дугу, в любой момент готовой распрямиться ветки. Издаваемое им рычание было столь низким, что Грай его больше чувствовал по едва уловимому дрожанию воздуха, чем слышал.

Оазис в окружении барханов и пригорков, после дневного перехода по пустыне, когда выходишь на гребень холма и внезапно видишь озерко в окружении финиковых пальм.

Или в нищей на вид деревенской лавке — дюжина персидских ковров с вытканными на них прекрасными орнаментами.

Даже стая одновременно взмывающих в воздух дельфинов – когда еще миг назад ничто не предвещало их появления! Всё это, неожиданно представ перед его глазами, в свое время доставило мальчику бескрайнее удовольствие, но не шло ни в какое сравнение со счастьем, пережитым им в зверинце Александрии при виде вышедшего из густой тьмы Анкила.

Львица не могла не увидеть собаку, но это никак не повлияло на ее намерения. Она опустила зад и, не отрывая передних лап от земли, стала мелко переминаться ими на месте. Мальчик понял, что она готовится к прыжку. Выставив вперед левую руку, он сделал шаг вперед.

«В опасности выбирай самый неожиданный путь, — поучал Грая некогда один из его подопечных. – Уступи дорогу медоеду, но сам напади на вставшего на дыбы медведя. Сильный может и уступить, говорил некогда Кассий Тернийский*, но слабый должен драться…»

Всё, что произошло вслед за этим, заняло лишь несколько мгновений.

Они столкнулись, сбоку в них тараном врезался Анкил. Львица-альбинос оказалась не такой неуклюжей, как это могло показаться с первого взгляда. Она отпрянула с ловкостью фараоновой крысы и зубы пса клацнули в воздухе.

Возмущенный Анкил, промахнувшись, взвизгнул от досады и, тормозя всеми лапами, сложился едва ли не пополам, но дотянулся-таки до бока львицы.

Грай, получив чем-то удар по ногам, упал, ухватился за складку кожи на шее львицы; она в свою очередь вцепилась зубами в плащ на его руке. Поводырь принялся бить ее ножом в бок, стараясь в пылу боя не задеть случайно Анкила. Он успел нанести всего несколько ударов, когда пес извернулся и вновь пошел вперед.

Клубок из трех тел покатился по песку, которым посыпаны были дорожки зверинца, и тотчас распался. Вскочив на ноги, поводырь застонал от боли, опустился на колено и подумал, что львица зацепила и, наверное, порвала когтем сухожилие на его левой стопе.

Он тут же с тревогой поискал взглядом Анкила и на его шее в равнодушном свете выглянувшей из-за туч луны углядел несколько отметин, из которых сочилась кровь, но пес по-прежнему глухо рычал и не было ни малейшего признака того, что он собирается уступить. Вовсе даже наоборот: Анкил от всей души веселился; он, понял мальчик, пребывал в полном восторге от происходящего и теперь желал только одного – немедленного продолжения.

Товарищей можно себе подыскивать по разным меркам, но опасность прогадать будет меньше с другом, у которого губа не дура подраться.

У львицы оказалась рваная рана на плече и порезы на боку, там, куда Грай тыкал своим ножом. Собственно, клинок там и остался. Неглубоко, наверняка наткнулся на кость. Непохоже было, что эти повреждения нанесли львице хоть сколько-нибудь существенный урон.

Стычка не осталась незамеченной обитателями зверинца, и к этому времени он от края до края наполнился возбужденными криками, птичьим гомоном и воплями обезьян.

Огромная кошка перевела взгляд с собаки на мальчика и он увидел ее мутные белесые глаза. В них не было ни злобы, ни страха, одна лишь усталость.

Превозмогая боль, Грай поднялся на ноги и снова выставил вперед левую руку, а правую, с попавшим под ладонь камнем отвел чуть в сторону.

И львица отступила. Рявкнула напоследок, затем развернулась и крадущейся призрачной походкой ушла в темноту. Грай же, упав на колени и дотянувшись до Анкила, обхватил его шею руками и едва удержал на месте собаку, уже рванувшуюся было следом за этой странной кошкой.

Там, в храме муз, поводырю достались от белой львицы не только хромота и большущая прядь седых волос, но и уверенность в том, что твоя готовность умереть в бою смутит врага даже больше, чем блеск оружия. Здесь, на Гол-Гоффе, схватка с этим странным человеком, стоящим неподалеку, рядом с походящим на жертвенный камень валуном, казалась Граю опаснее столкновения с белой львицей. В том же, что ее не миновать, мальчик уже не сомневался. Так зачем, спрашивается, откладывать неизбежное?

После пережитого накануне он уже никого и ничего не боялся. А ведь так замечательно начинался вчерашний день: с нетерпения, всегда пробирающего до костей перед близким морским путешествием; с множества странных, но занимательных историй; с прохладной воды в тени храма и сотен ласточек, неустанно рассекающих зной Ершалаима.

Комментарии