Поводырь (10)

Выбрать часть: (01) | (02) | (03) | (04) | (05) | (06) | (07) | (08) | (09)
(10) | (11) | (12) | (13) | (14) | (15) | (16) | (17) | (18)
(19) | (20) | (21) | (22) | (23) | (24) | (25) | (26) | (27)

Глава 10

БОГИ РАЗВЛЕКАЮТСЯ

Морщинистый раб в пестром халате что-то буркнул, ткнув пальцем себе за спину. Грай вошел в лавку. Здесь торговали чудом из чудес, персидскими коврами. Но сегодня у поводыря не было времени их рассматривать.

Грай прошел через лавку на задний двор, разделенный на небольшие закутки свисающими с толстых веревок дешевыми длинноворсовыми коврами, с невысоким подием в каждой клетушке. Мальчик взошел на один из них, сел, поджав под себя ноги, на маленький коврик, и постучал монетой, которую достал из-за щеки, по размещенной в центре медной игровой доске.

Не успел затихнуть звучащий в ушах звон серебра по меди, как напротив присел игрок от заведения, крупье. Судя по всему, раб. Из одежды на нем была только узкая набедренная повязка из кожи, настолько тугая, что спрятать в ней что-то, помимо ею уже прикрытого, было невозможно.

Игрок поставил на помост кошель с монетами и пустил по игровой доске три янтарных кубика, предлагая их осмотреть; поднял руки и низко наклонился, показывая, что ни в подмышках, ни на спине не прячет он никаких шулерских приспособлений. Грай пришел всего лишь проиграть один из двух последних своих двойных денариев, поэтому махнул рукой, отказываясь от осмотра и отдавая первый ход. И положил на край доски влажную от слюны монетку.

Игрок кивнул, достал из мешка такую же и, изобразив правой рукой неподражаемую череду движений, метнул кости. Выпали три пятерки.

«Как быстро, — подумал поводырь. – Оно и к лучшему…»

Он сгреб кости в кулак, небрежно ими потряс и – выкинул две пятерки и шестерку. И тут же удвоил ставку.

На втором ходу шестнадцать выпало уже у заведения. А у Грая – семнадцать. После второго удвоения ставки у поводыря выпало восемнадцать против семнадцати. И первый ход теперь перешел к нему.

Грай слегка насторожился. Такого везения на его долю еще не выпадало. Никогда. Но его это почему-то не радовало.

Раб тихонько свистнул. Почти сразу ковер за его спиной отодвинулся, и в узкую щель неслышно проскользнули два человека в одинаковых белых тогах, встав за его спиной. Наверняка хозяева. И явно братья, судя по схожести лиц.

На следующих трех ходах мальчик поочередно выкинул шесть, пять и четыре, с некоторым разочарованием – хотя и с облегчением — каждый раз думая, что уж этот-то бросок был последним. Но крупье не везло еще больше, у него выпадало пять, четыре и три.

Ставка Грая выросла до ста двадцати восьми денариев. Раб, покрытый внезапным потом, и его хозяева выжидательно смотрели на мальчика. Любой на его месте взял бы выигрыш, отдал десятину заведению и ушел. Но поводырь преодолел соблазн. Сжав зубы, он опять махнул крупье рукой.

Тот сжал кости в кулаке и, закрыв глаза, что-то пробормотал. Затем кинул. Один из братьев невнятно ругнулся, второй опустил ладонь на плечо раба. Единица, единица и двойка! Но именно теперь, когда Грай уже начал думать, придерживаться и дальше своего принципа или разбогатеть, унеся из этого двора примерно девять ауреусов, у него выпало три единицы.

«Боги должны быть довольны, — подумал поводырь. – Никогда они не получали от меня столь щедрого дара – аж ста двадцати восьми денариев! Интересно, они его заметили? И если да, то чем ответят?»

Раб-крупье дрожащими руками сгреб в кошель лежащую к этому времени на доске кучу денег, и на карачках – ноги его не держали – уполз с ними за завесу, только ковер колыхнулся. Один из хозяев ушел следом за ним, второй внимательно посмотрел в совершенно спокойное лицо мальчика, слегка поклонился и жестом пригласил следовать за собой.

Люди, уже не способные удивляться немыслимой удачливости или фатальному невезению, все же проявляют уважение, видя проявления невероятного в тех или иных обстоятельствах самообладания.

Проведя поводыря в противоположный угол дворика, хозяин пробормотал, что сегодняшнюю игру они с братом запомнят надолго, посему и угощение от заведения. Молчаливый раб внес вино, в знак особого уважения – в серебряном, до блеска отполированном кувшине.

Грай, уже понявший, что болтовня здесь не в чести, молча поклонился и уселся на помост, перед низким столиком, на котором уже дымилась свежая лепешка, а в глиняной миске поблескивал янтарем мед. И услышал, как за желтым ковром, справа, кто-то гнусаво пробормотал с вопросительной интонацией:

— Матох?

Уже потянувшийся было к лепешке Грай замер в напряжении. За его спиной колыхнулся ковер, в кувшине отразилась рука, слегка его отодвинувшая, и появился уставившийся ему в спину прищуренный черный глаз. Через мгновение ковер тихо встал на место.

— А-а, пайсанчик пимастый… – вполголоса сообщил другой голос, вкрадчивый и странно знакомый.

— Стремаешь?

— Клык на мачту!

Наступила тишина. Поводырь напряг слух. Воровское арго было ему знакомо не понаслышке.

— Кат рягай до дела… – продолжил гнусавый.

— Пара сивых жиряков с харным хвостом, без гранцев, да пук бельмастых волдырей до кучи, — едва расслышал поводырь тихий голос. — Ёж юб на парде. Важим нож, або нас непально – кэп, я, да какса пятов. Кэп Секатор рягает — се зебено.

Послышался вздох. Затем просительное:

— Важим нож!

Забулькало, затем с глухим стуком сошлись глиняные чаши. И через короткое время послышалось задумчивое:

— Кылает еродно…

Второй обрадованно повысил голос:

— Чо тут мылить? Лайбы в поху, жиряков да волдырей – в ножи, рахли на доли…

И гнусавый согласился:

— Ерно, усны.

Судя по звуку, сошлись в рукопожатии ладони, затем раздался такой звук, как если бы кого-то похлопали по плечу. И снова из-за ковра осторожно выглянул глаз, но увидел лишь пустой помост да все еще дымящуюся на блюде лепешку.

Поводырь бежал в порт, а мысли его летели рядом, обгоняя одна другую.

Он мог вовсе не войти в игорный дом и уже до полудня, со связанными за спиной руками и камнем за пазухой, медленно опускался бы на дно моря, извиваясь червем и выпученными глазами разглядывая окрестности. Может, повезло бы увидеть обитающую на большой глубине красноперую солнечную рыбу… Это, говорят, к удаче. И, выдыхая последний воздух, он подивился бы тому, что к некоторым удача приходит только на глубине ста локтей.

Или он мог забрать выигрыш. Тогда путь ко дну был бы омрачен еще и памятью о дополнительной горсти золотых монет, доставшейся пиратам. Ничто так не портит настроение перед казнью, как знание того, что судья и палач на ней обогатятся. С чего бы еще в укромных уголках древнего мира было припрятано столько кладов? С чего бы это так стремятся оказаться подальше от родных берегов капиталы современности?

Или он сразу, не производя впечатления на хозяев игорного дома, проиграл бы свои два денария – с тем же результатом. Во всех этих случаях уже к полудню он был бы мертв. Но странное стечение обстоятельств придало иное направление ходу событий и ничем это нельзя было объяснить, кроме как странным чувством юмора, видимо, присущим богам.

Они явно развлекались, и Грай в глубине души надеялся, что им настолько понравится играть с ним в свои странные игры, что боги будут это делать снова и снова, лет эдак пятьдесят, а то и больше. А уж с остальным он и сам как-нибудь справится. Ничто не потеряно, пока шхуна не вышла в море. Все эти секаторы – тоже люди. Зря, что ли, он столько лет бродил по свету плечом к плечу с отпетыми жуликами? Справится. И постарается, чтобы богам пришлось по нраву то, как он это делает.

На окраине порта мальчик быстро снял с себя всю одежду, прикопал ее в песок, и, найдя старое кострище, с головы до ног обсыпался пеплом. Пригодилась и недогоревшая длинная хворостина – ею он пару раз хлестнул себя по спине. Взъерошил волосы. И в таком виде поднялся на борт корабля. Еще никогда не делал он этого с такой неохотой.

Капитан, собрав вокруг себя матросов, что-то им тихонько объяснял. Поводырь притворно споткнулся, локтем смахнув с бочки, стоящей у борта, деревянный анапуть-блок. Тот с громким стуком грохнулся на палубу.

— Эй, крысеныш! – угрожающе окликнул его капитан. – Чего тебе? Убирайся!

— Мне не отдали осла, — пробормотал Грай, которому нужно было именно это — чтобы капитан обратил на него внимание. – И поклажу тоже не вернули.

— А-а, поводырь… – признал его капитан. — Ты болен или пьян?

— И то, и другое, — ухмыльнулся один из матросов.

— Без всякого или, — добавил другой.

— За постой хозяин трактира требует двенадцать денариев сверх уже уплаченного, — слезно пожаловался мальчик и опустился на колени, показав спину с оставленными хворостиной полосами. — А в счет одного из этих денариев он отобрал всю мою одежду… – всхлипнул он. – И отругал, и оттаскал за волосы, и избил плетью, и вывалял в очаге…

Краем глаза поводырь видел своих калек, с вытянутыми шеями слушающих этот разговор. Слава великим богам, они не спали.

К слепцам, оставив своих спутников на кормовой надстройке, подошли любопытствующие купцы. Тот, что постарше, не выказывал эмоций, тот, что помоложе, негодовал.

Хотя его никто не слушал, он со странным акцентом довольно громко брюзжал. Что, мол, в Илиуме они с отцом должны пересесть на корабль до Аскалона. Что на том судне уже находится часть их груза, нечто очень важное для них, и они никак не могут это очень важное упустить. На этих словах стоящая рядом с трапом надстройки служанка начала часто-часто кивать головой. Что где-то там, на южном берегу, их ждет такое срочное дело, что дальше некуда.

На этих словах сердито заворчал тот, что постарше и молодой купец наконец-то замолчал. Впрочем, его действительно никто не слушал.

Капитан осклабился:

— Тебе что, не достало ума заранее договориться о стоимости постоя?

Матросы, подойдя поближе, уже откровенно гоготали.

— Я заплатил за осла, а хозяин трактира теперь требует шестикратной платы за постой его тени. Она, мол, вконец истоптала его землю и нанесла непоправимый ущерб всем строениям…

— Ох уж эти абдериты! – презрительно скривился капитан. – Ладно. Ни один осел не стоит таких денег. Ты в том числе. Хватит болтать! Пора в море.

Двое разбойников, те самые, чей разговор подслушал поводырь в игорном заведении, ступили на палубу. Грай жалобно захныкал.

— Да простит меня благородный капитан, — проскулил он, — но хозяин трактира посулил, что ни меня, ни моих слепцов ни за что не выпустят из города – пока мы не заплатим или не отработаем этот свой долг.

— Ему будет трудно добиться своего, когда мы поставим паруса. Хватит чесать язык, ступай к своим калекам, — сказал капитан, отворачиваясь от мальчика. Он уже был для него мертв – так что, спрашивается, болтать с покойником?

— Трактирщик при мне отправил своего раба к префекту, с которым он компаньон, — виновато прошептал Грай, на ходу выдумывая всё новые обстоятельства, препятствующие выходу в море, — с просьбой проверять все отходящие из порта суда. Может, мы и проскочим…

— Мы?! Треклятый поганец! — взъярился капитан. – При чем здесь ты и твои слепые бараны? – Он больно пнул поводыря ногой, угодив в шею. — Ну и что мне теперь прикажешь делать? Нас ждут в Илионе.

Он задумался под нетерпеливыми взглядами своих матросов. Жирным куском были купцы с их сундуками, а эти калеки и юродивый сосунок так, больше забава, чем добыча. И эта девка при купцах, закутанная в шаль. Ее, если понравится, можно будет и оставить, не топить. Хороша девчонка. По походке видно – лакомый кусочек. Гибкая и такая вся… Такая… Слов нет. И ведь кабы не эти дурацкие разговоры…

Капитан почувствовал возбуждение. Перед его внутренним взором побежали яркие картинки. Он невольно зажмурился, сглотнул слюну и раздраженным движением оправил спереди штаны – варварскую одежду, совершенно неприличную для римлянина, но вполне уместную для моряка.

«Да и пошли бы они…»

Мальчик, понимающий ход мыслей пирата, обхватил руками голову и склонился еще ниже.

«Вас ждут в царстве Аида, а не в Илионе, — подумал он. – Вы слишком жадные и глупые для долгой жизни…»

И решил подбросить в огонь хвороста, пробубнив:

— А еще трактирщик обозвал меня мошенником и отчего-то пиратом, без зазрения совести грабящим бедных обывателей. Вот если бы благородный капитан ссудил мне двадцать четыре денария, то…

— Двадцать четыре?!

От подобной наглости у главаря пиратов перехватило дыхание. И появилось нестерпимое желание утопить этого пакостника прямо здесь и сейчас, не отходя от причала.

— Предчувствую, что двенадцать денариев за постой тени тут же потянут за собой такой же величины неустойку, — пробормотал мальчик, — за несвоевременную оплату. Такое у меня сложилось убеждение в ходе беседы с трактирщиком.

— Мое терпение лопнуло! — рявкнул капитан. – Проваливай с моего корабля! И уродов своих забирай!

— А как же?..

— И даже не надейся получить назад внесенную за этот переход плату!

Не поднимая головы, не разгибаясь, поводырь засеменил к правому борту, где в тени паруса замерли в напряженных позах его подопечные.

— Уходим! – едва слышно, но твердым голосом сказал он. — Ничего не спрашивайте, просто ругайте меня так, как вы это умеете делать…

И под насмешки матросов, под сочувственными взглядами купцов, под крайне неубедительные проклятия насмерть перепуганных слепцов вытащил их из могилы, в которую они уже одной ногой ступили.

Префект был незначительного роста, весь седой и носил кинжал в знак власти судить и казнить. Или просто казнить, без суда — когда на него нет времени или отсутствует настроение разбираться в обстоятельствах дела.

Сосланный некогда в Абдеры за некоторые вольности с имуществом пленных бриттов, был этот ветеран всё же поставлен в должность префекта, в знак, как шептались абдериты, уважения его граничащей с безумием воинской отваги, о чем без околичностей объявляли каждому три наградных золотых браслета на его мускулистых руках и того же качества цепь в половину фунта на жилистой шее.

Доблесть в бою перевесила умерщвление с корыстными целями примерно дюжины знатных бриттов, тем более, что чисто технически он их не убивал, просто приказал связать из прутьев огромное чучело, в чреве которого разместили пленных. А уж померли они, после того как сполна расплатились с будущим префектом, по чистому недоразумению. К этому выводу пришло быстрое следствие. Чучело загорелось само, вернее, под воздействием странных, похожих на червячков светящихся насекомых, тут и спорить не о чем.

Так этот примипил, старший центурион легиона, очутился префектом в Абдерах. Ветераны множества кампаний, расширявших пределы империи, имели немало неофициальных, никак не оговоренных судебными уложениями преимуществ перед прочими смертными.

Поводырь, использовавший волшебные слова «делаторий» и «пираты», в девятом часу попал, как особо ценный доносчик, пред очи префекта, где старательно, хотя и косноязычно, довольно умело изображая бестолкового простака, поведал ему суть дела. Будучи благодаря одному из своих былых подопечных в некоторой мере физиогномист, решил он не блистать умом перед человеком с таким выпуклым лбом и столь глубокими носогубными складками. Себе дороже.

«Человек слова, но вспыльчивый, алчный и злопамятный…» — заключил Грай из увиденного.

Префект был опытен, но, главное, лично заинтересован в поимке морских разбойников. Выгоднейший промысел, как на это не посмотри. Прихватив два десятка сверхсрочников, он лично отправился в порт.

К полудню всё было кончено. Пиратов схватили живыми, на скорую руку допросили и исполосовали плетьми. Нечаянная радость: оказалось, что попался не кто иной, как сам капитан Секатор, за которого полагалось двойное вознаграждение.

Во время обеда – в этот день префекту накрыли стол прямо на волнорезе, дабы не упустил он ни одной детали свершающегося правосудия — пиратов привязали к крестам и они начали долгий и мучительный путь к смерти. Купцы, должным образом опрошенные, были отпущены восвояси. Теперь префект с мрачным интересом, скрывая улыбку, смотрел на стоящего перед ним мальчишку. Тот придурковато пялился по сторонам, то и дело почесываясь и пуская слюни.

Быстрое следствие неопровержимо доказало, что парнишка не по годам умен. И отчаянно смел: вернулся же он на корабль за своими подопечными. При том, что ни один из них не был ему ни другом, ни родственником.

Также один из слепцов проболтался, что он знает то ли пять, то ли семь языков. Другой сообщил, что поводырь умеет на половине из них читать и даже писать. А третий рассказал о Грае несколько крайне интересных историй. Теперь же мальчишка старательно корчил из себя недалекого тупицу, чем немало потешал старого вояку.

— Император дарует двадцать ауреусов тому, кто словом или делом приводит на плаху пиратскую команду, — скучным голосом сказал префект. Он счел излишним указывать на премию, удвоившую вознаграждение.

— Ух ты, — подумав, ответил на это Грай. Пузырь из слюны надулся и сразу лопнул на его губах.

— Двадцать золотых монет, — тихо повторил префект. – Целое состояние в наших краях.

— Повезло кому-то… – безразлично сообщил поводырь мухе, с громким жужжанием бившейся в паутине в углу рядом с окном. Тонкая струйка слюны выкатилась из правого уголка его рта.

— Как лицо, сообщившее сведения, приведшие к счастливому концу сегодняшнюю операцию, ты имеешь право востребовать эту награду, — вкрадчиво продолжил префект.

Мальчик почуял опасность в этих его словах. Менее всего префект походил на человека, который, имея право распорядиться четвертью фунта золота, вот так вот возьмет да и отдаст его какому-то пришлому голодранцу.

— Я? – удивился он. И, скосив глаза, полез пальцем в нос, где явно обнаружил что-то занимательное, что, казалось, полностью отключило его от действительности.

— Двадцать монет, — напомнил префект.

— А? Где?..

— Двадцать, — повторил ветеран.

— Мне? Награду?..

— Хочешь сказать, ты ни при чем?

— Кто? Я что ли? – удивился мальчик и, разглядывая что-то налипшее на палец, забормотал:

— А я что… Мне-то зачем?..

И скосился на писаря, выкладывающего на принесенный им с собой хлипкий раскладной столик письменные принадлежности из небольшого тубуса. Писарь обильно потел, его кокетливый паричок сбился в сторону и вздыбился над залысиной. Сам он то и дело опасливо поглядывал на префекта. Грай не смог удержать мимолетную улыбку.

Префект хмыкнул, встал и подошел к поводырю. Взял его за плечо и вывел из казармы. У отдыхавших в тени навеса над крыльцом пехотинцев тут же появились срочные дела на тренировочной площадке.

— Ладно. В протокол впишу доносчиками хозяев ковровой лавки. Они и так не болтливы, а всего за одну золотую монету и вовсе онемеют, — размышлял он вслух, пристально глядя на мальчика. И, наконец, принял решение.

Он слегка склонился и прошептал в ухо мальчику несколько фраз. Взгляд поводыря тут же стал осмысленным. Внезапно он услышал шум накатывающей на песок волны, чего на самом деле быть не могло, слишком далеко был берег.

— Мне нужен управляющий, — повторил префект. – Оказалось, что обзавестись поместьем проще, чем найти достойного человека за ним приглядывать. Так что, договорились? За двадцатую часть дохода. Что скажешь?

Грай низко поклонился префекту:

— Благодарю за предложение. Я его запомню. А это ваше поместье, оно далеко от моря?

— Ты сможешь поселиться в доме на берегу. Он стоит на склоне холма, в оливковой роще, и сейчас пустует, — усмехнулся старый солдат. — Ждет кого-нибудь вроде тебя.

— Родос, говорят, хорошее место. Сам-то я там еще никогда не бывал… Но своих слепцов я должен сначала довести до Элии Капитолины. Потом собирался вернуться в Наиссус… У меня там незаконченные дела.

— Пока даков не отгонят – ты, как ловок бы ни был, туда не пройдешь. Ждать придется года два, в лучшем случае.

Грай печально посмотрел на море.

— А дельфины там, на Родосе, есть?

«Совсем еще мальчишка», — хмыкнул префект. И суеверно подумал, что принесшего ему такую легкую прибыль сорвиголову надо обязательно уговорить. Боги его, судя по всему, любят. Да, надо брать.

— Это тебе, умник, — вложил он в ладонь Грая два ауреуса. — И с меня еще либурна. Она доставит твою инвалидную команду в Илион. Совершенно бесплатно, раз уж так удачно всё сложилось. Оттуда и доставишь своих уродцев в Иерусалим. По суше.

Префект легонько подтолкнул Грая:

— Прощай. Впредь будь осторожнее. И запомни — на Родосе тебя и любых твоих спутников до ноябрьских ид будут ждать. Я их там предупрежу о твоем прибытии.

Он снова сжал плечо мальчика.

— Много работы, но достойная оплата. И, — небрежно махнул префект рукой в сторону моря, — дельфины. Их там как пчёл на пасеке.

Корабль выходил из порта на веслах. И, удивительное дело, все на его борту были счастливы. Грай, радующийся встрече с морем. Слепцы, после разъяснений понявшие, что избежали верной смерти и нашедшие в этом повод осушить бурдюк с вином. Гребцы и матросы, хором орущие похабные песни в предвкушении скорой встречи с кабаками и лупанариями Илиона. Даже осел, которому поводырь на радостях сыпанул корма как небольшому табуну лошадей.

Купцы же, имена их были Назарий и Елеазар, подошли к Граю еще в порту, долго и цветасто изъяснялись в благодарности, в завершение чего старший из них шепнул:

— Нет ничего из принадлежащего мне, что не отдал бы я тебе по первому слову.

А на оконечности крайнего волнореза висела на крестах вся пиратская команда. Поводырь с одного взгляда удостоверился, что казнь проведена мастерски, что все верхние гвозди вбиты точно в точку схождения лучевой и локтевой кости, о чем всегда свидетельствуют судорожно прижатые к ладоням большие пальцы рук, а третий гвоздь на каждом столбе пронзает обе голени и пяточные кости каждого распятого разбойника. Их руки привязаны к поперечной балке, дабы мучения длились как можно дольше, и с той же целью под пятками прибиты к кресту полочки, на которые можно опереться. Волноваться не о чем: всё сделано со знанием дела и уверенной рукой.

Исполосованные бичами, в концы которых были вплетены свицовые грузила, пираты имели пока еще довольно бодрый вид и беспрерывно крутили головами, уворачиваясь от подлетающих к ним чаек. Им пока доставало сил хрипло рычать на дико орущих, возбужденных птиц. Но Грай знал, что еще до вечера они лишатся глаз.

— Никогда так не бывает, чтобы счастья хватило на всех, — тихо пробормотал он. Мальчик отвернулся от крестов, увидел вдалеке, перед окованным медью носом либурны взлетевшего над водой дельфина, за ним еще одного — и, очарованный этой картиной, сразу забыл о пиратах.

Неподалеку от поводыря устроилась на крашеных суриком кипарисовых досках палубы служанка купцов. Она не отводила влюбленных глаз от Грая: все, вызволенные поводырем, знали, что им грозило и кто их спас. Из-под укрытого вышитыми странной вязью ломаных линий платка сияли серые глаза, и на их блеске никак не отражались довольно несуразная внешность и бедный наряд этого смельчака.

И да, это совершенно точно было именно в Абдерах. Там, где на рынке вмурована в камни площади сфера, похожая на облитую расплавленной бронзой голову, а в тихой гавани, на оконечности волнореза, весело колышутся на ветру гирлянды отбеленных солеными брызгами косточек.

Комментарии